Шрифт:
Даже если бы концентрация была абсолютно надежным индикатором конкуренции, существует на удивление мало эмпирических доказательств того, что выраженное возрастание средней рыночной концентрации со временем (при соответствующем снижении уровня конкуренции в экономике) действительно имело место. Исследования отраслевой концентрации за период 1901–1947 годов, а некоторые – за период вплоть до 1976 года, обнаруживают в лучшем случае умеренно возрастающий тренд. Ранние работы Эйдельмана {82} , Наттера {83} и Нельсона {84} служат подтверждением идеи о том, что общий уровень отраслевой концентрации, достигнутый в начале XX века, остается относительно стабильным до сих пор.
82
Morris A. Adelman, “The Measurement of Industrial Concentration,” in Mansfield, pp. 83–88.
83
G. Warren Nutter, The Extent of Enterprise Monopoly in the United States, 1899–1939 (Chicago: University of Chicago Press, 1951).
84
R. L. Nelson, Concentration in the Manufacturing Industries of the United States (New Haven: Yale University Press, 1963).
Если даже вычисление средней рыночной концентрации является методологическим кошмаром, то показатель совокупной концентрации еще более далек от того, чтобы характеризовать уровень конкуренции и благосостояния потребителей {85} . Рыночная концентрация хотя бы затрагивает конкуренцию между компаниями на одном и том же рынке. Совокупная же концентрация, напротив, рассчитывается не по микроэкономическим данным о рынках, а путем определения доли крупнейших компаний в продажах или активах всей обрабатывающей промышленности. Однако, что означает данная степень концентрации или возрастание (снижение) совокупной концентрации применительно к ценам, издержкам, инновациям, конкуренции или распределению ресурсов в отдельной индустрии, неизвестно. Короче говоря, совокупная концентрация даже сама по себе не может измерить конкуренцию или общественную неэффективность.
85
Morris A. Adelman, “Monopoly and Concentration: Comparisons in Time and Space”, in The Economics of Antitrust: Competition and Monopoly, см. в Richard E. Low (Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1968), p. 52. См. также Willard F. Mueller и Larry G. Hamm, “Trends in Industrial Concentration, 1947 to 1970,” Review of Economics and Statistics, Vol. 56 (November 1974), pp. 511–513.
Заключение
Мы показали, что теория совершенной конкуренции и структуралистский подход к конкуренции по своей природе являются некорректными и не могут служить основой какой бы то ни было рациональной антимонопольной политики. То, что эти теории принимают за проявления монопольной власти, на самом деле представляет собой экономические преимущества, которых добились определенные компании – абсолютную экономию и экономию от масштаба, например, – или следствия предпочтений потребителей в пользу одного вида продукции перед остальными. Более того, неэффективное распределение ресурсов, которое описывают данные теории, на самом деле неэффективно, только когда оно сравнивается с несопоставимым критерием – совершенно конкурентным равновесием. Очевидно, что данная теория монопольной власти должна быть признана несостоятельной для использования в целях антимонопольного регулирования.
Монополия и рыночные процессы
Отказ от стандартной теории монопольной власти и распределения ресурсов не означает отказ от всех подобных теорий. Если конкуренция является процессом, при котором предприниматели предлагают более «привлекательные альтернативы другим участникам рынка» {86} , тогда возможность по своему усмотрению ограничивать подобные предложения и способы адаптации к рыночной ситуации определяется как монопольная власть. А так как адаптация является неотъемлемой частью функционирования свободного рынка, то источник ограничений для входа на рынок и для права гибко реагировать на меняющиеся условия должен находиться вне рынка.
86
Kirzner, op. cit., p. 20.
Правительство может препятствовать процессу конкуренции посредством законотворчества, создавая правовые барьеры для входа на рынок и ограничивая процесс обмена. Подобные ограничения наносят вред потребителям и попадающим в рамки этих ограничений компаниям, поскольку при этом не происходит взаимовыгодного обмена и координации планов {87} . Нанесение ущерба потребителям и неэффективность распределения ресурсов имеют место по той причине, что использование ресурсов происходит не в полном соответствии с добровольными предпочтениями участников рынка. Государственные франшизы, сертификаты общественной полезности, лицензии, тарифы, программы по поддержанию цен, патенты и любые другие способы вмешательства государства в добровольный обмен и производство являются примерами монополии. Все они способны нарушить координацию планов и привести к сосредоточению монопольной власти в руках компаний, законодательно защищенных от открытой конкуренции {88} . С этой точки зрения именно государство, а не свободный рынок является настоящим источником монопольной власти.
87
Правовые барьеры следует четко отличать от барьеров, не связанных с законодательным регулированием, описанных ранее в данной главе. Как мы уже доказывали, последние возникают и сохраняются в результате свободного выбора потре бителей, и, следовательно, нельзя утверждать, что они негативно влияют на благосостояние потребителей.
88
Yale Brozen, “Is Government the Source of Monopoly?” Intercollegiate Review (Winter 1968–69), перепечатано в The Libertarian Alternative: Essays in Social and Political Philosophy, см. в Tibor R. Machan (Chicago: Nelson-Hall Company, 1974), pp. 147–169.
Один из выводов данной концепции состоит в том, что монопольная власть не может существовать без прямой поддержки государства, хотя и было широко распространено мнение, что, наоборот, конкурентные рынки без присмотра регулирующих органов превращаются в монопольные. Предполагалось, что некоторые компании способны хищническими методами устранить своих конкурентов и в конце концов монополизировать рынок. Более того, установив контроль над рынком, эти компании якобы могут воспользоваться своей властью – сократить объем выпуска и повысить цены.
Однако такая аргументация всегда имела серьезные недостатки. Даже если бы подобный сценарий развития событий был вероятным (а он маловероятен, так как хищнические методы устранения конкурентов являются весьма дорогостоящими на открытых рынках {89} ), то попытки устранения конкурентов все равно представляют собой конкурентный процесс. Крупные компании, ведущие себя подобным образом, надо полагать, постарались бы снизить цены, увеличить свою эффективность и производительность, предложить дополнительные услуги потенциальным покупателям, т. е. сделать все, чтобы обезопасить свой бизнес от соперников. С точки зрения потребителей, такая конкурентная деятельность является просто замечательной, и ей ни в коем случае не следует препятствовать.
89
Wayne A. Leeman, “The Limitations of Local Price Cutting as a Barrier to Entry,” Journal of Political Economy (August 1956), pp. 329–332. Кроме этого, см. John S. McGee, “Predatory Price Cutting: The Standard Oil (N.J.) Case”, Journal of Law and Economics, Vol. 1 (October 1958), pp. 137–169, обсуждение анализа McGee в главе 3. Также см. Roland H. Koller II, “The Myths of Predatory Pricing,” Antitrust Law and Economics Review, Vol. 4 (Summer 1971), pp. 105–123.
Кроме того, фирмы покидают открытые рынки в конечном счете благодаря выбору потребителей. Именно потребители решают покончить с конкуренцией поставщиков (возможно, на время), отказываясь от продукции некоторых производителей в пользу того, что им кажется лучшей альтернативой. Они могут игнорировать более низкие цены и более качественные услуги, сохраняя существующую структуру рынка. Тратя свои деньги на продукцию, которая максимально соответствует их субъективным представлениям о полезности, потребители тем самым сокращают количество компаний на рынке. Следует ли ограждать потребителей от возможности осуществлять свободный выбор ради того, чтобы якобы защитить их самих от возникающей монополии? Ресурсы не являются распределенными неэффективно, если они распределены в соответствии с проявившимися предпочтениями потребителей на открытом рынке.