1992

* * *

Закажите туда мне билет,
где и духа моего уже нет,
где и сор уже вымели из угла,
где и память обо мне изошла.


Закажите билет мне туда,
где седеть взялась моя борода,
где шумели так бездумно сады,
где пропали неразумно труды,


где я пил это злое вино,
где я умер, и мне все равно,
где прошлись и по мне помелом,
где забыли меня, – поделом.


Распахните мне ясный простор!
Расстелите мне красный ковер!
Вот иду я – как будничный день,
и плетется за мной та же тень.


Неужели же всё – наяву?
Вроде не жил и вроде живу.
Проживу-то всего ничего.
Может, вспомню себя самого.

1992

* * *

Вернулся бы, зная зачем и куда,
уехал бы, зная откуда…


Едины холмов голубая гряда,
и дел чуть початая груда.


Мне не о чем больше зубами скрипеть.
Исполнено предназначенье
на грани, где жизнь превращается в смерть,
и смерть означает свеченье.


Но разве не жаль, что я раньше умру,
едва ощутив Бога ради,
как сердце щемят на английском ветру
твои золотистые пряди?


Так дай же ты хоть наглядеться пока,
побыть возле этого чуда…
Зачем ты так солнечна и далека,
что мне не добраться отсюда?


Уже все спокойней мой ищущий взор
минует холмы и нагорья,
не мня одолеть протяженный простор
взаимного счастья и горя.


Живу как ничей и молюсь на восток;
довольно, что долг мой несметен
и прядей твоих золотистый поток
утешно душист и бессмертен…

1992

ВОЗВРАЩЕНЕЦ

Все ж разумнее, чем имя замарать,
все ж надежнее, чем всуе ворожить,
все же родину я выбрал – помирать,
а как выбрал, оказалось – нужно жить.


То-то чести в этом выборе моем,
то-то выбор между щелью и дырой,
то-то выбор между ложью и враньем,
то-то выбор между скукой и хандрой…


Я не нужен ни деревьям, ни земле,
я не нужен ни себе, ни им, ни вам,
ни хвале не верю вашей, ни хуле,
ни словам не верю вашим, ни слезам.


Только верю я, что нужно – выбирать,
только верю я, что важно – дорожить,
все же родину я выбрал – помирать,
но покуда нужен Богу – буду жить.

1990

ЧУЖЕЗЕМНОЕ
венки сонетов

ЖУК И ЖАБА
Венок для герба

Магистрал

Я выпростался из этого языка,
Из этой речи правительства и генштаба.
Без имени, как люди и облака,
Живу, что всякая живность, что жук и жаба.


Чего догнала, зажала, взяла за бока,
Ты, речь отечества, взревновавшая баба?
Пусти на волю – жертва невелика,
Пусти в молчание лотоса и Пенджаба…


Пусти меня со своею женской охотой,
Я сам себя замордую работой,
Я сам умру незнамо когда и где.


Я так себя знаю, что время выть на луну и дорогу,
Я уже должен разве себе и Богу,
Речь отечества – не услада моей беде.

1

Я выпростался из этого языка —
В предлоги крокусов, в уклончивые междометья
Бледно-желтых нарциссов, в лицезренье цветка,
Смерть которого удостоверяет природу бессмертья.


И пока в Англии не берут за рукав, пока
В Тилфорде расцветают ивы в канун лихолетья,
Я придумываю герб и гляжу, откуда течет река
И куда утаскивает осыпающиеся соцветья.


Я не знаю, вернусь ли туда, где не нажил угла,
Но знаю, что земля гола и кругла,
И если бы не оскомина от державного ямба, —


Давно бы свалял дурака сгоряча,
Забыв, как задавал стрекача
Из этой речи правительства и Генштаба.

2

Из этой речи правительства и Генштаба,
Где было до смерти числиться малышней,
Я двинул туда, где мнились иного масштаба
И дело, и конь с копытом, и рак с клешней.


Теперь, под дубом в Тилфорде, напротив паба,