Зеленый болотный уродец вовремя задохнулся — иначе точно разлетелся бы на мелкие кусочки…

Не задохнуться бы теперь самому.

И Нивен, как назло, опять решил помирать. Не скажет, что теперь делать. Как правильно сделать. Не почувствует. А сам Йен — или правильно теперь называть его другим именем? самым первым именем? — а Затхэ ничего не чувствует, потому что чувствует слишком много. Помнит слишком много.

Помнит себя.

Он вернулся, наконец — полностью.

Он помнил, что Гьярнору пустует. И тот стол — стоит на вершине, заваленный снегом. А Снежные волчата из сна уже наверняка родились — за пургой, за вьюгой, в глубине темной пещеры, укрытой пушистым снежным одеялом…

И в Дааре, возможно, что-то не так с королем. А Рэй слаб. Теперь он помнил, теперь он понял: в Дааре слишком холодно, чтобы зависеть от тепла. Рэю нужно тепло. Людям нужно тепло — так уж устроены. Вот почему они когда-то зря пришли в Даар. Там, у подножья горы богов, можно выжить, лишь став таким, каким был Даарен — холодным, мертвым внутри.

Какими были боги. Каким был Затхэ.

И совсем не таким, каким получился Рэй.

Йен ухмыльнулся.

“Не смог, — подумал он. — Как бы старик ни старался, не смог сделать Рэя таким же куском льда, как был сам.

Ты ведь всегда знал, что надо делать, старик? Потому и не давал его никому воспитывать — всё сам. Знал, но не смог. Где-то дал слабину. Размяк. И каково тебе теперь — умирая, знать, что твое отродье слишком теплолюбивое, чтобы выжить в снегах?”

— Эй! — позвала ушастая.

— Тшшш! — цыкнул на нее Йен и поднял палец.

— Не тшикай на меня! — она пружинисто вскочила, в руке блеснул длинный нож.

Йен отступил на шаг, палец так и не опустил: жди.

Нивен не скажет, как правильно, сам он не почувствует, ладно. Ладно.

Но можно ведь и подумать, правда? Иногда надо и думать, не все ж Веслом размахивать…

Просто собрать все вместе, и увидеть, что из этого выходит.

Может, и хорошо, что Нивен не приходит в себя — он ни за что не сказал бы, не признал бы очевидного: рядом с Затхэ опасно находиться. Он дурак, этот Нивен, и не ушел бы, пока не попал бы под руку. Конечно, с Иными тоже опасно, кто знает, что им придет в их пришибленные ушастые головы? Но что придет в голову Затхэ — и без того понятно.

Уже приходит.

Стоп.

Собрать всё вместе — напомнил себе Йен — и увидеть, что выходит.

“А что может выйти? — фыркнул про себя. — Чего высчитывать? Ты можешь всё. У тебя есть всё. И тебе не нужно за это ни перед кем оправдываться. Он отключился, тот, перед кем ты вечно оправдываешься. О нем даже обещают позаботиться. Всё. Ты свободен”.

“Тихо! — сказал Йен себе. — Не мешай! Заткнись хоть на мгновение! Мне нужно сосредоточиться. Мне нужно…”

И вдруг — понял, что ему нужно.

Все стало ясно. Предельно и кристально ясно.

Картинка сложилась.

План был готов.

“Хороший план, — усмехнулся про себя Йен. — Ам-би-ци-оз-ный. Как всегда”.

Мысленно усмехнулся, опустил наконец руку, сосредоточился наконец на эльфийке, скользнул взглядом по ее руке, к ножу…

Черт, да они не только говорят, они и действуют одинаково! Девка тоже невесть откуда ножики достает.

***

Это произошло очень быстро, но она заметила.

Тень улыбки скользнула по губам рыжего монстра, на мгновение мелькнула во взгляде. Настоящей, теплой улыбки.

А потом туда вернулся тот же болезненный блеск, только еще ярче, еще страшнее, и теперь казалось, что ни слов, ни действий ему не надо, что он взглядом может сжечь все вокруг, и странно было, что не сделал этого до сих пор, и что он не кричит — ведь больно, оно жжется, это же видно по глазам: ему больно.