Когда внесли окованный медью сундучок, наполненный золотыми монетами, мы с Венди сразу оживились, прикидывая, на что потратить.

— В казну! — безапелляционно повелел отец, сопроводив восклицание широким взмахом руки.

— Жаль. Таверны бы не устояли, — уныло прокомментировал Венди, взирая на уплывающее из наших рук богатство.

Я уже начал мечтать об обеде, как о спасении из этого замкнутого, злокозненного пространства — тронного зала — находясь в полуобморочном состоянии; со вчерашнего дня во рту ни крошки! Как вдруг что-то изменилось. Я это почувствовал чуть ли не физически. Отец сказал, что это у нас в крови. Чувствовать темных. На бессознательном почти уровне.

Их процессия потянулась от дверей. Впереди всех вышагивал высокий и тонкий, словно жердь, кэшнаирец с желтыми, как у змеи, глазами и вселенской тоской во взоре. На нем висело черное с золотыми узорами одеяние, подпоясанное широким поясом. На голове какой-то трудно определяемый убор, напоминающий сцепившихся насмерть черно-золотых змей.

— Зурус Эль’Саапрана, сераскир*, — шепнул отец. — Лично приехал тебя поздравить. (Военный министр*)

— Какая честь.

Я смотрел на отца, не понимая, кто из нас первый свихнулся. Министр! Темной империи! Во дворце! А папа спокойно сидит и даже как будто посмеивается. Ну-ну, посмотрим, что мне этот сераскир презентует. Я расслабился. Не я же император. Если отец считает, что все хорошо, мне-то чего волноваться?

Министра сопровождали с десяток воинов в черных формах с золотой вышивкой, волосы их были замысловато заплетены в косы, согласно варварским обычаям Кэшнаира. У них все мужчины устраивали на головах бог весть что, в то время как женщины ходили исключительно с распущенными волосами. Вот и пойми их.

Придворные и гости появлению темных удивились не меньше моего: по залу прокатилась волна недоуменных вздохов, возгласов, случилась даже пара обмороков наиболее чувствительных дам и… как мне потом рассказали… грохнулся без чувств наш министр просвещения. Кое-кто из мужчин был готов схватиться за оружие (и я в том числе), но никто не рискнул при императоре обнажать сталь и оскорблять императорских гостей, тем более что те заявились без каких-либо средств самообороны. По крайней мере, внешне. Что у них там под покровами одежд один Лагас ведает.

Притронувшись поочередно ко лбу, губам и сердцу, Зурус Эль’Саапрана соорудил причудливый, витиеватый поклон и сверкнул желтыми каменьями глаз. Мне сделалось не по себе. Вот сейчас из-под своего балахона вытащит кинжал, и мне прямо в сердце. Ему, конечно, отомстят, и потом еще долгие годы будут мстить всем темным, устраивая жестокие, кровопролитные рейды на их города. Меня же похоронят с почестями, как героя… или невинно убиенного младенца?! Демоны! От этого всего ничуть не легче.

Зурус действительно запустил руку под свои многослойные одеяния (я напрягся, вцепившись в подлокотники кресла) и эффектным жестом вынул из-за пазухи… свиток. Я выдохнул. Не министр, а прямо фокусник!

Бумага была тисненной золотом и перевязана красной лентой. Кэшнаирец церемонно распустил ленту, раскрутил свиток и, дождавшись кивка императора, моего отца, принялся читать. Я долго вслушивался в его монотонный, хотя и не лишенный определенной красоты голос, полный «сладкозвучных» шипящих и гаркающих звуков, ни бельмеса не понимая. Эх, узнал бы об этом мой учитель по кэшнаирскому языку, наверняка бы покраснел за своего ученика. Впрочем, кое-что я все-таки уловил. Сия «депеша» была от самого императора кэшнаирской империи… «Эргрегори Со-Нэйрон вэн Астарта»… «ренте грен интерта»… ну типа во имя мира… «ту солишир»… этот великолепный дар. Дальше я вообще не разобрал ни слова, разве что свое имя, затесавшееся в контексте. Меня явно сердечно поздравляли. Надеюсь, в качестве подарка не спалят дворец. Кто знает этих темных.

На лице отца была совершенно серьезная, задумчивая мина. Мама взирала на посла с легкой улыбкой снисхождения и, как мне показалось, иронией. А Патриция светилась, словно начищенный доспех, и ерзала на кресле, как на иголках. Ежа ей, что ли, подложили? Что-то она там, в словах этого Эль’Саапрана, разобрала. Эх, Пати, Пати… Не зря у нее высокий балл по кэшнаирскому языкознанию. А мне учиться надо лучше! Вот и эта чудная девчонка из сада пролепетала что-то непонятное, а я… Не понял! Что она там сказала-то? Дай Лагас памяти. И, главное, на каком?.. Я выпрямил спину и напряженно втянул ноздрями воздух. Какого сакрахара в нашем саду рыскала темная? Кто ее туда пустил? Отбилась от стаи?

— Ну, и что ты об этом думаешь? — шепнул мне отец.

— Хорошо читает. — Он покосился на меня с подозрением, и я ляпнул первое, что пришло в голову: — За душу берет.

Император тяжело вздохнул — ну что еще-то? — и жестом призвал стоящего за его троном канцлера; Араберто склонился к нему, выслушал шепот на ухо, выпрямился и почтительно кивнул. Эль’Саапрана к этому времени уже закончил свой длинный монолог и, раскланявшись так, будто на ровном месте споткнулся, отбыл, влившись в свой дружный темный коллектив. Канцлер занял его место, поклонился и, развернув свой свиток, начал читать. С первых строк стало ясно, что это тот же текст, что читал кэшнаирец, только уже на нашем, саразийском. Чем дальше я слушал, тем больше недоумевал… и зеленел… от злости. Еле дождался конца чтения документа, заключающего в себе всю мою судьбу, и, отговорившись «хлебнуть водички», выскочил из тронного зала через служебный выход. От гнева внутри все кипело. Так и знал, что этим кончится!

Отец вошел в комнатку следом за мной и неслышно притворил дверь. Лицо у него было не то чтобы виноватое, но мне хотелось так думать.

— Ни за что! — сразу обозначил я свою позицию. Тут надо сказать, что у кэшнаирцев был совершенно дикий обычай: они дарили невест! Я об этом, конечно, слышал, но никогда не думал, что мне перепадет такое счастье. Причем дарили не абы кого, а Первую принцессу Кэшнаирской Империи! Что на политической арене подразумевает заключение мира, разумеется, если я приму дар, то есть женюсь на ней. — Чтобы я и темная… Да ни за что! Пусть меня лучше демоны растерзают! Или заживо сожрут! Но это… Лучше бы меня маленьким в колыбели задушили! Или каретой переехали! Или камнями забили! На худой конец, я бы сам упал с лошади и свернул себе шею! — От перечислений вариантов собственной кончины стало легче. Но, меряя шагами крошечную комнатку, я чувствовал, как меня одолевают мрачные мысли. — Все знали, все! Один я, как дурак — ничего! — Я уставился на отца, севшего на стул в углу.