Путь дальше был медленнее обычного. Погода была ужасной, периодически шёл дождь, дул ураганный ветер и температура прыгала с плюс тридцати до плюс десяти и обратно, порою, в течении одного лишь дня.

И Мэри всё ослабевала. Она не могла понять — влияет на неё такая странная погода и развивается её болезнь, или это что-то другое… У неё ничего не болело, просто кончались силы, и во второй половине дня она уже не могла идти. Кружилась голова, сохло во рту, и девушка почти теряла сознание.

Елисей не мог понять, что происходит с Марией. Лекарств не было, а все селения на пути были абсолютно опустошены, не было нормальной воды и нормальной еды. Мария была вполне здоровой, но худела на глазах, будучи и без того худенькой и хрупкой. Она ещё пыталась не показывать своего состояния и не позволять парню, тормозить, нести её на руках.

Елисей всё больше переживал за девушку, он старался отдавать ей большую часть еды и воды, старался носить её на руках, чтобы не утомлять долгой дорогой, и если сначала она упиралась и старалась идти сама, то постепенно почти всё время была у Елисея на руках. Парень волновался и хмурился.

— Что с тобою творится, Мэри?..

Елисею было больно на неё смотреть. Девушка спала на его руках, такая бледная, такая маленькая, казалось. Со всем искренним желанием хоть как-то помочь, Елисей мягко поцеловал Марию в губы, и сам не заметил, как увлёкся этим поцелуем, как она начала ему отвечать, и открыла вдруг глаза, вздрогнула, отстранилась. Они оба дышали часто, словно после быстрого бега, стучали сердца, но щёки девушки порозовели, будто и вправду часть сил вернулась к ней с этим поцелуем.

Мэри спала, и ей снился сон, в нем Елисей целовал её в губы… Да, она всё больше спала, всё больше ослабевала. Но этот сон был таким как будто настоящим, ей даже на минуту показалось, что она ощущает вкус его губ. Дрожь по коже и она во сне полностью отдавалась этому порыву. Ей казалось даже, что во сне к ней возвращались силы… Руками она обнимала его, ощущая тепло, и потом, резко открыв глаза, она обалдела.

Нет, не сон это был совсем не сон. Мэри испугалась, так сильно, что оттолкнула его, едва не расплакавшись.

— Глупый мальчишка! — На щеках играл румянец. Она действительно смущалась, демоница, смущалась как испуганная школьница.

Бред, и чем дальше, только больше всё путалось. Она понимала, что влюбилась, впервые и по-настоящему.

— Тебе не лучше?.. — Его глаза горели каким-то по-детски искренним восторгом, пылал румянец на щеках, и он смущался, рвалось из груди сердце. — Я хотел… Хоть немного помочь, хотел дать хоть немного сил, я не хочу, чтобы ты меня оставила, не надо, не сейчас, я не готов…

— Глупый… — Тихо шептала Мэри. — Я бессмертная, это проклятие. А моё состояние, наверняка, очередной эксперимент Умберту. Я задела его самолюбие, такое он не прощает, и хорошо если по возвращении я не получу плетей… А ты… Ты играешь по его правилам, как же ты не можешь понять этого. Он ждёт твоего падения! Вся преисподняя ждёт! — На её глазах блестнули слёзы, но не пролились. Она отвела глаза, чтобы он не видел их пустоту и обречённость.

Да, кажется, ей было лучше, но она промолчала. Ей не хотелось тянуть его в пропасть.

— Не знаю ничего на счёт этого пророчества, но у меня такое чувство, словно бы целуя тебя, я становлюсь сильнее даже… Это окрыляет… — Елисей прижимал девушку к груди, а сам краснел и смущался, при том, жутко стесняясь своего смущения. Он вновь чувствовал себя глупым мальчишкой, а ему так хотелось выглядеть в глазах девушки мужчиной!..

Она так искренне и открыто обняла его, словно цеплялась за него, как за надежду, понимая, что нет в её жизни ничего более светлого, чем эта улыбка и такой живой взгляд, чем губы, возвращающие ей жизнь.

— Мне на минуту показалось, что мне и вправду стало легче. Но это сон. Это невозможно. Я — демон, зло, я не могу давать тебе силу, это искушение, которому ты не должен поддаваться. Понимаешь, ведь суть искушения именно в том, что ты чувствуешь силу, чувствуешь власть, и тебе хочется больше. Так ты не замечаешь как… падаешь в бездну. Елисей, сейчас мне кажется, что демон не я, и совсем не я искушаю тебя… — Последняя фраза была сказана словно себе самой.

Её всё больше тянуло к нему, всё больше горел пожар в груди, всё тяжелее было сдерживать чувства.