Снежка едва не придремала. Дернулась, словно от сна очнулась. А может, и правда, спала?.. Блазни все так же сидят напротив, Метелица все так же синевой глаз жжет да кривит тонкие губы в улыбке.

На самом ли это деле? Или сон, греза зимняя?

— Не знаю я, что делать, — вздохнула Снежка растеряно. — Вроде как и понимаю — права ты, скучно и тошно мне меж людей. И всегда так было. Я с детства приучилась молчать, если что-то странное и красивое увижу, а то глядят, как на дурочку. Когда маленькая была, все плакала, что меня в обмане обвиняют — а я ведь и правда домового Кузьку у печки видела, и шишигу возле бани… и банника. Я даже в баню боялась ходить… не потому, что городская, как все думали. Но оставить все… Как же так?..

— То-то же, сама видишь, как оно, видящим-то, да среди обычного люда… — кивнула Метелица важно да руки на коленях сложила, глазами сверкая. — Не думай даже оставаться, девка. И не жалей ни о чем. Тебя-то, небось, никто не пожалеет.

— А что скажут, если я исчезну? Искать ведь станут, волноваться… баушка уж совсем слаба здоровьем. Еще сердце схватит… и давление у ней скачет, и нервы… нет, не могу я ее волновать! — Снежка нахмурилась — нельзя уходить, никак нельзя.

Но и оставаться — тоже. Что делать? Не может же она душу напополам разделить!..

Ах, как хорошо, если бы можно было! Одна Снежка в лес волшебный ушла бы, вторая — среди людей осталась. И всем хорошо было!

— А я сделаю так, что никто и не вспомнит, что средь людей жила такая Снежанна Николаевна, — хищно прищурилась Метелица и стала похожа на белую лисицу, так черты ее обострились. Коса светлая скользнула по плечу, змеею поползла по синему шелку узорчатому. Наряд Метелицы слепил серебром вышивки да каменьями драгоценными, и словно бы искры сыпались по ледяным половицам, когда хозяйка избы поворачивалась или наклонялась вперед, разговаривая со своей гостьей.

— Как так — не вспомнит? — испугалась Снежка, вздрогнула, поежившись от холода, что от Метелицы шел.

— Память о тебе сотру. Так вам лучше будет — и тебе уходить легче, и им без тебя… проще. И не вспомнят о потерянной душе и не заплачут. Соглашайся, Снежка, у тебя все едино другого пути нет — только в метель да пургу зимнюю. Морозко-то своего не упустит — все одно за тобой придет, даже если сама не явишься… но мой тебе совет — лучше самой идти, так ты покажешь смелость да удаль свою. Докажешь, что корона царицы зимней только тебя все эти годы ждала…

Метелица поднялась, зашуршав юбками кружевными, а Снежка вслед за ней встала, поняв, что разговор закончен. Ноги едва держали девушку, от стылого воздуха избы в груди дыхание смерзлось, и слезы на ресницах льдом стали. Не верилось ей, что нет пути назад — хоть и скучно среди людей жилось, а все ж иной жизни Снежка не знала, сложно и представить, как все теперь будет.

— Иди, красава, к жениху, да не бойся ничего. Чем смогу — подсоблю. Гребень и ленту береги — пригодятся-то в пути…

И Снежка поверила ей. Стоило ли верить — то другой вопрос. И об этом она потом подумает. Но сейчас нужно попрощаться с родными, да ещё так, чтоб не поняли они, что это прощание…

Дорога домой долгая была — девушка специально пошла вокруг поселка. Как только из двора Метелицы вышла — оказалась возле шубинского магазина, со стороны ручья, в котором с детства кораблики с сестрами пускала, огляделась недоуменно… ни следа от ледовой избы, даже намека, что та тут где-то стояла, не было. Вот чудно-то!

Впрочем, не чуднее, чем говорящие коты и тетка Марейка с ее шкатулкой, полной камушков самоцветных.

В ночи Снежка, прячась, будто тать какой, кралась по передней в сени, все баушку разбудить боялась. Та на диванчике своем лежала, такая спокойная и тихая, видать, хорошее что снилось. Снежка постояла чуток рядом, грустно было уходить вот так, не прощаясь, но ждать новой ночи было страшно. А будить — вряд ли кто при здравом уме не пойми куда внучку отпустит. Снежка же боялась еще и того, что передумает, и что, как тетка Марейка, слюбопытничает в последний момент, шкатулку запретную откроет…

Баушку Снежка очень любила, ей всегда нравилось бывать на Урале, она даже детство свое только здесь и помнила, в остальном память как отшибло, и сейчас девушка ясно понимала, что без сожаления оставит свой приазовский городок, свою скучную учебу. Вот надо же, всегда мечтала учителем быть, поступление в область тяжело далось, а сейчас как подумает о том, чтобы вернуться в университет, так и давит что-то горло, першит, словно песка наглоталась. И слезы душат.

А вот мысль о том, что навсегда она среди гор останется да ещё не на краткий миг обычной жизни, а духом призрачным… эта мысль бодрила, от нее Снежка хмелела, будто от крепкого вина, и сердце ее билось сильнее, и даже словно крылья невидимые распахивались за плечами. Не хотелось исчезать, не хотелось обычною жизнью жить, как все люди, не хотелось замуж за обычного парня. Сказки хотелось. Пусть даже и страшною сказка та может оказаться.

Одно печалило — по родителям скучать будет, по сестренкам. Поцеловав спящую баушку в щеку, Снежка смахнула набежавшую слезинку и пообещала себе почаще к дому этому прилетать вместе с вьюгами-метелями.

А потом отошла на носочках к занавескам между комнатами, оглянулась с щемящей грустью, и со вздохом шагнула во мрак прихожей, где у печки дремал Уголёк, наглый черный котяра, который был точной копией своего предшественника, его Снежка помнила с детства и сильно скучала, когда он умер. Сестра ее тут же баушке нового котенка притащила, чтобы той не так тоскливо было, и к новому Угольку все очень быстро привязались, даже думалось иногда девушке — а вдруг это тот, прежний кот, вернулся? Не зря же люди говорят, что у них несколько жизней.