С усилием надавила на налившуюся фиолетовую шишку на лбу.

Яробор, не шевельнувшись, поморщился, вдыхая запах, исходящий от салфетки.

— Горло саднит, — прошептал хрипло, потирая шею с отпечатками пальцев кузнеца, поглядывая на кувшин.

Девушка, молча, подвинула вино. Достав из кармана маленькую баночку с «волшебной» мазью, перекатывала её на ладони, глядя, как он жадно пьёт, словно только что умирал от жажды, как двигается его сильный гладкий кадык на небритой шее, рассыпавшиеся длинные волнистые шелковистые волосы беспорядочно покрывают плечи, а глаза неотрывно следуют за стекляшкой на её ладони. Поставив её на крышку сундука, не спеша сняла со стены фонарь. Царящую тишину нарушил шелест платья и мягкий щелчок откидной крышки серебряной зажигалки. Фитиль свечи занялся ровным бездымным пламенем.

Раб не издал ни звука. Он не чувствовал вкуса крепкого вина, следя за действиями пфальцграфини. Его внимание снова приковала стеклянная ёмкость, появившаяся в её руках. Вернув кувшин на сундук, он смотрел, как она ловко крутанула крышку, бросив на ложе. Набрав на палец мази и устроившись между его разведёнными коленями, опершись локтями на грудь, приблизила своё лицо к его. Легко коснувшись заросшей щетиной щеки, повернула его голову в сторону светильника. Пальчик нежно заскользил по контуру распухших губ.

Он моргнул, сглотнув застрявший в горле ком, тихо выдохнул:

— Наташка… — Жёлто-зелёные глаза захмелевшего Яробора подёрнулись туманной поволокой. Рука легла на её талию, прижимая к себе, чувствуя, как острые локти девы впились в грудь, не позволяя приблизиться.

— Вэлэри. — Поправила жёстко, надавив на рану на его губе, от чего она болезненно дёрнулась. Выпитое на дегустации вино жаром разливалось по венам. Щёки пылали огнём. Стальной обруч захвата мужских рук не позволял отстраниться ни на сантиметр, медленно преодолевая её сопротивление. — Через несколько дней я избавлюсь от тебя. — Шепнула в его лицо, неодобрительно щурясь.

Русич, отпустив её, вздохнул:

— Я не смогу вернуть тебе долг.

— Когда-то ты спас мне жизнь. — На его порыв что-то возразить, подняла руку, останавливая. — Иногда мне казалось, что лучше было бы умереть. Ты ведь до сих пор считаешь меня самозванкой. — Собиралась с мыслями. Возможно, момент для исповеди выбран не совсем удачно, но что-то толкало её на это откровение. Наташка… Он сказал: «Наташка». Забытое звучание имени, с которым она выросла, воскресило воспоминания, со скоростью света проскочившие перед мысленным взором: детство, отрочество, юность… — Мне было четыре года, когда мой отец пфальцграф Манфред фон Россен отправил меня с матерью из Аугуста в Кёльн погостить к родне. Там мы попали в плен к нурманам. Во время шторма меня выбросило в море. Дальше помню себя в другом времени. Там я прожила двадцать один год и прошлым летом, наверное, погибла в аварии, очнувшись на берегу реки в этом столетии. Случайно вышла к обозу графини Юфрозины Атале Дригер, невесты сына графа фон Бригахбурга и с нею прибыла в его замок. Потом нашёлся мой отец. Ты знаешь… Яробор, ты тоже побывал в каком-то времени. И скорее всего, очутился там после погружения в воду в подвале графского замка…

Русич, внезапно отвернувшись от неё, опрокинулся на кровать, от чего та заскрипела, и, поджав ноги, отвернулся к окну. Тяжёлый шумный вздох всё сказал за него.

Наташа продолжила:

— Я ждала тебя. Ты не вернулся. Потом я надеялась, что ты найдёшь меня в поместье отца. Потом решила, что ты давно дома. — Мужчина лежал неподвижно, уткнувшись лицом в подушку, не выказывая желания говорить. — Только пластическая хирургия способна на такие изменения внешности. Яробор, — позвала, не решаясь подойти ближе, — скажи, права ли я, что проход в… иномирье находится в подвале замка Бригахбурга?.. В каком году ты оказался? Как ты вернулся обратно? Тебя… там… убили?

Он развернулся и уставился в её глаза, удивляясь неожиданному сравнению, пришедшему в голову. Дева, стоящая перед ним внешне напоминала мать Христа, которую он видел на старых потрескавшихся образах: хрупкая, стройная, с большими добрыми, всё понимающими грустными глазами. Он смотрел на неё, как перед казнью смотрят на чудотворную икону.

— Вэлэри… — его голос звучал уверенно, без тени волнения. — Наташка… — Упрямо поправился он. — Я навсегда вычеркнул из жизни эти месяцы. Ничего не было. Когда вернулся, поклялся себе, что ни одна живая душа не узнает о том, где я был и что видел. А клятвы я не нарушаю.

Слова лились ровно и гладко. Перед ней уже не тот немногословный, играющий мышцами удалец, а совершенно другой человек. Глаза излучают ум и потустороннее тайное знание, которым делиться он не собирается ни с кем.

Наташа шла в свою комнату.

Наверное, ей не суждено узнать, есть ли выход из этого времени. Полное игнорирование её вопросов со стороны Яробора насторожило. Связал себя клятвой? Зачем? Что такое он мог увидеть, если даже нет желания поделиться впечатлениями? Не к инопланетянам же он попал?.. Приостановилась, поражённая догадкой. А почему нет? Он мог попасть и в трёхтысячные годы, где нарастить ухо — минутное дело, а по улицам, держась за руки, расхаживают люди и нелюди. Вот и она… Рванёт в замок Герарда, нырнёт в водичку и… опа!.. Здравствуй, новый мир! От незваных мыслей чертыхнулась:

— Этого ещё не хватало. — Машинально крестилась, прощупывая под тканью платья нательный крест. — Совсем нервы расшатались.

За последнюю неделю она окончательно переехала в таверну. Каждый вечер возвращаться в дом Хельги не имело смысла. Рано утром она снова была здесь. Да и чувствовала себя на островке своей законной жилплощади гораздо уютнее и спокойнее, нежели оставаясь гостьей — пусть и желанной, — в доме подруги. Фиона с Гензелем, как и Руди, последовали за хозяйкой. Как ни уговаривала девушка, ведунья отказалась от комфортабельной комнаты, заняв на чердаке одну из предназначенных для прислуги.