Он все шел и шел, высокий, сильный… нет, мне не проскользнуть мимо. Руки тряслись, я комкала юбку, сцепляла пальцы, но становилось только хуже. Вдруг за спиной что-то звякнуло; может, ударить Калсана склянкой, чтобы отвлечь? Мне хватит мгновения, он не помчится за мной с кубком, а истуканы далеко.

Чародей замер рядом и протянул кубок:

— Пей.

Его лицо терялось в дыме, виднелись только нахмуренные брови и глаза. Калсан не моргал; он же чародей и остановит меня, а потом отдаст Анадору в наказание. Слуга побьет меня.

Страх затмили разум. Не думая, я схватила первую попавшуюся склянку и взмахнула рукой. Все происходило быстро, еще чуть-чуть, и он отшатнется, освободит дорогу!

Но у виска Калсана моя рука замерла, ее будто отбросило порывом ветра. Не может быть… я изо всех сил пыталась достать до чародея и подалась вперед, когда увидела его взгляд: белки почти терялись, а зрачки напоминали две дырки.

— Не доводи до крайностей. Выпей, и сможешь уйти.

Туман скрывал движения губ, и слова звучали из неоткуда. Боги, он заворожил меня, отсюда не уйти! Рука вдруг ослабла, пальцы разжались, и склянка разбилась с оглушительным звоном. Он еще не стих, когда за спиной чародея показались его истуканы и черный силуэт Анадора. Все тихие, безликие.

Я не знала, что делать. Но выход должен быть, должен!

— Пей, — велел Калсан и дал мне кубок.

Пришлось взять — что оставалось? Но пить не стану, ни за что.

Чародеи надвигались, заставляя меня вжиматься в угол. Полки впивались в спину, сосуды трещали.

— Выпей, и пойдешь к себе, — медленно произнес Калсан.

Он тоже приблизился… когда? Теперь его грудь была перед носом, а мерное дыхание убаюкивало.

Я поднесла кубок к губам, пытаясь найти выход. Изобразить обморок? Нет, он все поймет, или сам зальет в меня это зелье.

— Пей, там один глоток, и все закончится, обещаю.

Как же ласково он говорил. Хотелось забыться и верить, но нельзя. Вылить содержимое? Так и поступлю. Я набрала зелье в рот и услышала плач Снежинки — Калсан не отпустит ее просто так и снова будет издеваться.

Что еще сделать, боги? Не знаю, мне было так жутко, что перед глазами возник Осберт, затем матушка, отец. Что будет с ними? А Тарваль? Мы так и не простились, он будет до конца дней злиться на меня.

Я проглотила зелье, выхода все равно не было. Вкус не ощутился, только что-то вязкое, с трудом текущее в горло. Эта мерзость будто хотела выбраться… а если она живая? Там кровь Снежинки, ее душа. Я уронила кубок и схватилась за шею. Сейчас что-то произойдет, нельзя взять и выпить душу другого человека!

Собственное дыхание показалось скрипучим, Калсан принялся что-то бубнить и опустил ладонь на мою голову. Он говорил, говорил, говорил, а я уносилась куда-то.

У Снежинки все наряды были светлыми и очень красивыми. Много верхних юбок и накидок из газа, кружевные воротники, рукава. Но ткань была не лучшего качества, она явно сказала правду о службе во дворце.

Калсан называл ее «леди», как высокородную. Наверное, семья Снежинки обеднела, и у нас было много общего. Сердце сжималось от стыда и горя — что со мной не так? Расстроила брата, обманула родителей, даже Бригита страдала от моего дурного настроения. Она в долгу не оставалась, но это объяснимо.

Я вздохнула и достала из сундука одно из немногих платьев Снежинки, подходящих для верховой езды. У него был светло-голубой лиф, расшитый белым узором. По краю овального выреза сиял бисер, а простая юбка тянулась до щиколоток. Сапоги из белой кожи оказались по размеру, но узкими, и пришлось надевать зимние чулки. Все равно с гор тянуло холодом, не умру.

Я чувствовала себя отвратительно в платье Снежинки! Будто сняла с мертвеца саван и замоталась в него.

О, нет-нет, долой такие мысли. С ней все хорошо, Калсан обещал:

«Иллюзия будет действовать, пока наша леди в добром здравии», — говорил он. Мне не верилось в его честность, но как спасти бедняжку? А себя? Боги, перед глазами до сих пор стояла миска с кровью, глаза Бригиты и силуэты в красных сутанах. Они появлялись, когда хотели, терзали меня и не давали забыть. Стыд, страх и растерянность клокотали вторым пульсом.

Хватит. Я взяла гребень для волос и села на кровать. Чужое платье мерзко шелестело и сдавливало грудь, хотя было велико. Ткань словно обрела разум и восстала против воровки — меня. Она кололась, даже собственное белье не спасало.

Я плела косу и дергала себя за волосы, надеясь отвлечься. Но куда бы ни упал взгляд, всюду стояли сундуки с вещами Снежинки. Многовато их осталось после нападения разбойников; Калсан не стеснялся своей лжи и велел перенести сундуки в мою комнату.

Закончив, я закрепила косу лентой и взяла овальное зеркало с ручкой. Понадобилось время, чтобы набраться смелости и взглянуть в него. Вместо родного лица с веснушками и темными глазами оно отразило Бригиту.

— Это та же иллюзия, что и с книгой, но более сильная, — сказал Калсан, когда зелье было выпито. — Все будут смотреть на тебя, а видеть ее. Даже чародеи не заметят подмены. Они ощутят чары, но мы уедем перед тем, как они разберутся.