На Севере будут ещё какое-то время буянить галлы долины реки По, но этот противник римлянам привычен и сам по себе не очень-то и страшен. Неплохо по античным меркам вооружённые, но не имеющие правильной военной организации, галлы не требуют против себя очень уж серьёзных армий, да ещё и ветеранов — справляются при должном усердии и грамотном командовании и новобранцы. На Западе же Рим, высвободив крупные силы, должен вплотную заняться Испанией. Точной даты нам не вспомнилось, но в самые ближайшие годы туда должен направиться "тот самый" Катон, и не претором, а целым консулом, то бишь во главе консульской армии в два легиона собственно римлян и такое же примерно число италийских союзников. Да и на месте, надо думать, будут мобилизованы вспомогательные войска союзников-испанцев. Помимо подавления мятежей — кажется, и турдетаны в Бетике снова будут бунтовать — Катон, вроде бы, должен начать и войны с кельтиберами, которые перепортят римлянам немало нервов. Завоевания населённых кельтиберами центральных районов Испании ещё не произойдёт — так, проба сил и примеривание, но в уже завоёванной южной части страны власть Рима укрепится. Окончательно оформятся две провинции — Ближняя Испания с административными центрами в Новом Карфагене и Тарраконе и Дальняя Испания, административный центр которой неясен. Юлька, читавшая записки Цезаря, припомнила, что в его времена провинция управлялась из Кордубы, к тому времени уже полностью романизированной, а до того, похоже, напрашивается Италика близ Илипы, основанная ещё Сципионом. Получается, что Гадес ещё какое-то время понаслаждается автономией. Это на текущие девяностые годы текущего второго века до нашей эры.

Вроде бы, на конец девяностых и начало восьмидесятых — до нашей эры, поэтому отсчёт обратный — приходится долгожданная Сирийская война Рима с Антиохом. Антиоха побьют, заставят отдать флот и боевых слонов, уступить часть территории и выплатить огроменную контрибуцию — прямо почти как с Карфагеном обойдутся. Зато на это время поумерят свои аппетиты в Испании, где приободрятся от римских проблем на Востоке кельтиберы, и начнётся Первая Кельтиберская война. Долгая — кажется, на все восьмидесятые растянется. Юлька, читавшая в своё время "Историю Рима" Тита Ливия — я-то только его "Войну с Ганнибалом" в детстве ещё осилил — припомнила его сообщения о чуть ли не ежегодных триумфах сменившихся и возвращавшихся в Рим испанских наместников. То есть побеждать-то там римляне побеждали, время ведь было ещё далеко не то, чтобы просто по блату могли триумф присудить, но как-то неубедительно для противника побеждали, раз требовались всё новые и новые победы.

На семидесятые годы приходится смерть Филиппа Македонского и подготовка его наследника Персея к Третьей Македонской войне, которую он и учинит в конце семидесятых и после которой римляне расчленят Македонию. Тогда же, в конце их, состоится и новый территориальный спор Масиниссы с Карфагеном. Где именно, мы как-то затруднились определить — если честно, то не знали, да ещё и забыли. Но Юлька припомнила карту владений Карфагена перед самой третьей Пунической, уже весьма куцих, и по ней мы прикинули, что на сей раз, скорее всего, следует говорить о долине Баграды, в том числе Великих равнинах. Район наших "дач" тоже в последние карфагенские владения не попал, что нас, конечно, не обрадовало. Получалось, что лет двадцать мы только ими провладеем, а потом надо будет продавать их кому-то. Круто обкорнает Карфаген Масинисса в этот раз, и снова Рим будет потворствовать произволу.

Подавят и очередной мятеж в Испании. Турдетаны будут уже в основном замирены, но участятся столкновения с лузитанами, которые будут совершать набеги и на Бетику.

В шестидесятые будут снова без особых успехов воевать в Испании, в том числе и с лузитанами, да окончательно обратят в римские провинции Македонию и Иллирию. А в пятидесятые снова начнётся очередная распря Масиниссы с Карфагеном, в ходе которой нумидиец окончательно оттяпает весь Эмпорион, и сенатская комиссия во главе с Катоном лишь разведёт руками. Как раз после этого Катон, ознакомившись с цветущим хозяйством Карфагена и привезя оттуда в Рим здоровенные фиги — плоды, а не кукиши — окончательно станет "тем самым". Терпение карфагенян лопнет, и они решатся на войну с Масиниссой, забывшись и дав Риму повод к Третьей Пунической. А в Лузитании претор Гальба устроит избиение мирных жителей и спровоцирует восстание Вириата…

— Млять! Хренио, мать твою за ногу! — я как-то не сходу сообразил, что степень моего доверия к жене остальным нашим не вполне поняттна и очевидна, ну и запоздал с предостережением.

— Млять! Виноват! — понял тот ситуёвину, пытаясь спрятать обратно пистолетную обойму и выщелкнутый из неё патрон.

— Мыылять! — подтвердили остальные хором, — Ты бы ещё саму пушку спалил, грёбаный идиот!

— Я не должна была этого видеть? — догадалась Велия.

— Ну, в общем-то да, не стоило, — сконфуженно пробормотал я.

— Тогда я ничего не видела, — она картинно прикрыла глаза ладошкой.

Оплошность в самом деле оказалась нешуточной. Пара самодельных гранат — фитильных, конечно — которые мы успели наскоро соорудить и умудрились ни перед кем не засветить — это всего лишь пара, и пистолет Васькина с его двадцатью четырьмя патронами был и оставался нашим основным и надёжно — до сегодняшнего весьма несвоевременного "засвета" — скрытым козырем. Эдаким козырным тузом в рукаве.

Будь у нас в запасе ещё хотя бы неделя — можно было бы в авральном порядке нащупать пропорции смеси, реагирующей на удар, да сделать по паре компактных самопалов на рыло, но не было у нас на это ни недели, ни даже полных суток — назавтра назначен предстоящий непростой разговор. Да и не сделаешь даже примитивного огнестрела совсем уж скрытно, тем более — не испытаешь, так что один хрен спалились бы мы с ними наверняка. Увы, уже спалились и так — хоть и не "засветил" наш испанский мент перед моей ненаглядной самого пистолета, по обойме и открывшемуся из-под плаща "потайному" поясу она, конечно, въехала, что это какое-то неизвестное ей оружие, а что в наших руках смертоносным оружием может оказаться и вполне безобидный с виду предмет, она знала уже давненько…

— Вы не доверяете моему отцу? — тон вопроса моей супружницы был скорее недоуменным, чем укоризненным.

— Я ведь рассказывал тебе уже о более позднем времени, когда непохожесть на других могла запросто привести на костёр, — напомнил я ей.

— Да, про "охоту на ведьм" и эту… как её… инк…

— Инквизицию.

— Да, её. Но ведь вас же никто не собирается судить и жечь.

— Арест и заточение в подземелье нас тоже не устраивает. Как и вообще любое ограничение нашей свободы.