— Ты Настю проводить сможешь?

— Нет. Меня тоже затребовали. Я ж тогда в первом патруле был.

Григорий кивнул и тронул коня, подъезжая к карете.

— Что случилось? — девушка вопросительно посмотрела на жениха.

В серых глазах плескалась тревога, и Белов замялся, не зная, что сказать. Пугать особо не хотелось, а врать не имело смысла.

— Да так, по службе надобно отлучиться. Езжай к дому, — не дожидаясь ответа, Григорий выслал коня вперед и помчался по дороге, умело огибая экипажи и одиночных всадников.

Левшин последовал за ним, и вскоре оба скрылись в клубах пыли.

— Ишь, понеслись, торопыги, — сплюнул Петр на землю и, кряхтя, полез на козлы. — Цветы, небось тоже командиру повезли?

— Езжай уже! — одернула его Настя.

От замечания слуги настроение упало. Кому мог понадобиться букет полевых колокольчиков, оставалось лишь гадать, но уж явно подполковник Бутурлин не оценил бы подобный жест от подчиненного.

— Мы еще долго здесь стоять будем? — резко одернула Настя Петра. Тот нахмурился, но промолчал лишь подстегнул лошадь, которой и так порядком надоело стоят на месте.

Подполковник Бутурлин ждал Григория у небольшого пруда, созданного из ручья, чтобы питать водой фонтаны Нижнего парка. Подполковник, заложив руки за спину, хмуро прохаживался вдоль берега. Мохнатые брови нависли над пронзительными зелеными глазами. Левшин всегда удивлялся, отчего у подполковника глаза не как у зверя, и несколько раз даже спрашивал друга. Тот отшучивался, но большей частью молчал.

Неподалеку от сердитого расхаживающего командира расположился взвод солдат. Они составили ружья и сидели на траве, играя в карты. Два офицера-преображенца стояли у дерева, тревожно посматривая на Бутурлина и гадая, падет ли гнев командира на их головы, или же Белова все-таки сыщут.

Дробный топот копыт возвестил, что офицерам можно расслабиться. Белов в сопровождении Левшина подлетел к подполковнику, еще на ходу спрыгнул и кинул поводья другу. Колокольчики посыпались на землю.

— Александр Борисович, — преображенец подбежал к командиру.

— Белов, где тебя черти носят? — рыкнул тот. — Битый час жду!

— Виноват! К сестре ездил!

— К сестре, — протянул Бутурлин, выразительно смотря на голубые цветы, растоптанные конскими копытами. — Видно там у тебя медом намазано.

— Борщами да расстегаями, Александр Борисович! — хохотнул Левшин, спешиваясь со своего гнедого.

Правда под суровым взглядом двух пар глаз тут же сделал серьезное выражение лица.

— Все по бабам шастаешь! — продолжать распекать Бутурлин. — Никакого сладу с тобой нет! Куда только отец твой смотрит, давно б женил, сразу бы остепенился!

Белов все это время стоял навытяжку, смотря поверх головы командира куда-то в зеленую листву огромного дуба, росшего на противоположном берегу. Лишь злой блеск глаз выдавал, что преображенец прекрасно слышал, что говорит подполковник.

— Это вы по себе судите, Александр Борисович? — усмехнулся Левшин, подходя вместе с конями.

Бутурлин повернулся с самым свирепым выражением лица, на которое был способен, и достаточно быстро и образно высказал все, что на тот момент думал о молодых офицерах и их моральном облике, после чего выдохнул. Друзья переглянулись, понимая, что командир все-таки нервничает. Значит, дело и впрямь серьезное.

— Тело то где? — спросил Белов.

— Пойдем, — подполковник кивнул на едва заметную тропинку. — Остальные здесь! Саш, ты лошадей отдай, не пройдут они. Да не бойся, не украдут!

Левшин нехотя протянул поводья солдату, пробормотал: «Если что — три шкуры спущу!» и устремился вслед за преображенцами.

Тропинка вилась вдоль неровного берега, исчезая в кустах. Там, где она поворачивала и находилось тело. Вокруг уже начали суетится мухи.

— Ну, что скажете? — Бутурлин мрачно посмотрел на обоих друзей.

Левшин слегка побледнел и судорожно выдохнул.

— Здесь кто до нас был? — спокойно поинтересовался Григорий, принюхиваясь.

— Мужики, что тело нашли, вот их рубахи, да я. Остальных не пустил, тебя ждал.

Рубахи, отданные Бутурлиным, воняли едким потом и табаком. Белов даже к носу подносить не стал, брезгливо отшвырнул их и подошел к телу. Женщина лежала на животе, рот был раскрыт в последнем крике, руки и ноги истерзаны, точно ее рвали собаки.

Странно, но крови почти не было, зато пахло начинающей подгнивать плотью. Зверь внутри заворчал и облизнулся. Белов мгновенно приструнил его, с удивлением заметив, что в последнее время это делать гораздо легче. Преображаться Григорий не стал, просто наклонился над телом.