Левшин помчался вперед, предупредить домочадцев подполковника.

Когда телега подъехала, то Анна Михайловна уже стояла на крыльце. С подчеркнутым спокойствием она подошла к мужу, хотя в лице не было и кровинки, а в газах затаилась тревога.

— Что произошло? — резко спросила она.

— Не знаю. Мы подъехали, Александр Борисович уже в бреду был…

— Чем бредил? — голос ведьмы невольно заставил поежиться.

— Про желтые отвороты на мундире говорил, — Белов не стал пересказывать разговор в кабаке.

— Наперстянка… — с ужасом прошептала Анна Михайловна, говоря, скорее сама с собой, еле слышно, но гвардеец все-таки услышал. — Интересно, кто посмел… Где его опоили?

— Мы в кабаке пиво заказали, — пояснил преображенец. — Я пить не стал, Сашка тоже не сильно, а вот Александр Борисович…

— Несите его в дом! — распорядилась слугам Бутурлина, выпрямляясь.

— Анна Михайловна, я могу еще чем-то помочь? — спросил Григорий, потрясенный видом командира.

Подполковник всегда казался ему, еще мальчишке, чем-то незыблемым. Тем сильнее было потрясение видеть Бутурлина именно таким: без сознания, бледным, то и дело сотрясаемым в конвульсиях.

— Нет, Гришенька, спасибо. И так вы много сделали. Ступайте и помолитесь за здравие. И простите, надо идти, — Анна Михайловна спешно прошла в дом.

Григорий еще несколько минут стоял и смотрел на закрытую дверь, потом повернулся и побрел к калитке, где его уже поджидал Левшин.

— Гриш, ты коня забыл, — напомнил он другу, указывая на серого, который пошел топтать заросли травы.

Белов охнул, кинулся к жеребцу, схватил под уздцы и вывел со двора, надеясь, что конь не успел заподпружиться.

— Что делать будешь? — Саша с тревогой всматривался в лицо преображенца.

Тот пожал плечами.

— А что еще делать? Государыне докладывать! Надо только помозговать от кого заходить! От Черкесова по всем правилам долго, Шувалов нас не любит… Бейстужев?

— Ты еще к вице-канцлеру попади! — хмыкнул Левшин. — Иди-ка ты, друг любезный к Рассумовкому, он не даром к вашему полку приписан, всяк надежней и быстрее будет!

— Это точно, — криво усмехнулся Белов, вспоминая недавнее ходатайство фаворита императрицы. — Поехали, что зря время терять?

Он вновь вскочил на коня, дернул повод, разворачивая ко дворцу.

— Коня побереги! Конь-то в чем виноват? — крикнул Левшин, устремляясь за другом.

Рассумовский оказался в церковном флигеле. Бывший певчий стоял на коленях у церковного алтаря и истово молился. После душного летнего зноя в церкви веяло прохладой. Запахи плавившегося свечного воска и ладана смешивались, принося истерзанной душе отстраненное умиротворение. Святые со скорбным видом взирали с фресок на роскошную позолоту стен.

Перекрестившись на образа, Белов хотел было окликнуть Алексея Григорьевича, но вспомнив наказ жены командира, просто подошел, опустился рядом с государевым фаворитом, опустил голову, произнося давно заученные слова молитвы.

— Отпусти ему все согрешения… возврати ему здравие и силы телесные…

— Гриш, ты о ком? — Рассумовский перекрестившись, повернул голову и посмотрел на гвардейца. Тот быстро дошептал молитву, тоже перекрестился и встал.

— Алексей Григорьевич, недобрые вести. Бутурлина отравили…

— Господи помилуй! — Рассумовский размашисто осенил себя крестом. — Умер?

— Жив. Алексей Григорьевич, надо государыне доложить, пока граф Шувалов все не переиначил! — преображенец с мольбой посмотрел на фаворита государыни.

— Этот может! — недобро усмехнулся «ночной император». — Вся их семейка такая! Прости, Господи, разговоры грешные! Пойдем, Григорий, негоже в Божьем доме о мирских делах!

Они вышли на террасу.

— Государыня сейчас в Монтплезире. Почивать изволит. Вчера всю ночь в шахматы с Иваном Ивановичем Шуваловым играла! — Рассумовский даже не пытался скрыть иронию, пронизывающую его слова. — То-то и братец его сейчас обласкан без меры!

Белов отвел взгляд, слухи о новом фаворите ходили уже с месяц. Странно лишь, что сам Алексей Григорьевич не беспокоился о своем положении, впрочем, судя по тем же слухам, он давно был повенчан с императрицей, оттого и размещался в смежных со спальней государыни покоях и, как добродушный муж, пресытившийся семейной жизнью, смотрел на увлечения Елисаветы Петровны сквозь пальцы.

— Ладно, Гриша, не он первый, не он последний, — махнул рукой Алексей Григорьевич, убеждая не то своего собеседника, не то себя самого. — Пойдем, счастья попытаем!