— Ну, ты можешь и дальше о нем заботиться, — не удержалась Лас. — Например, помочь ему хоть немного освоить даллийский. Я правильно понимаю, что уехать ему туда все равно придется, — она хитро посмотрела на бабушку, но та шутку не поддержала.

— Как бы ни так! — отрезала она. — Сам-то он ужом вывернулся! И как!

— Неужели? — Ласси была по-настоящему удивлена.

— Каким-то образом еще вчера успел с этой Квотс обручиться! Свадьба, говорят, уже на этой неделе! А, главное! Где они могли встретиться? Только здесь! У меня под носом сговорились! — леди Бердайн бросила на внучку такой взгляд, который просто кричал: «Ты только посмотри, что происходит!».

А Ласси вспомнила, наконец, что упавшая на Бранта дама, действительно, носила это имя.

— Это нам урок, бабушка, — она решилась воспользоваться ситуацией. — Не стоит привечать в доме всех подряд. А может, вообще, сделать паузу в светской жизни?

— Об этом не может быть и речи! — та недовольно взглянула на внучку. — Выйдешь замуж, тогда и сделаем паузу, хоть на двадцать лет!

Лас оставалось лишь вздохнуть и разрабатывать план дальнейших действий. Всю следующую неделю она пыталась выявить подноготную подсовываемых бабушкой ухажеров, которых даже без Бранта и Дальдана было слишком много, задавая неожиданные провокационные вопросы и ловя тех на обмане, однако, несмотря на то, что ловились все, они с упорством достойным лучшего применения продолжали являться на вечера и оказывать навязчивые знаки внимания. Сама же Ласси почти подошла к пределу собственного терпения. После одного такого вечера, полного нелепых кавалеров, она решилась-таки на новую вылазку на Хант-стрит, но, пытаясь пройти через магическую защиту, обнаружила, что ту сменили и украденный ею амулет более не действует. Более того, на ее попытку новая защита отреагировала как на вторжение, вследствие чего пришлось, обдирая колени, лезть обратно на балкон, а затем вздрагивать от шорохов, производимых отцовскими гвардейцами, которые всю ночь бродили по саду.

Ищущие замужества девицы на бабушкины вечера являлись с тем же непонятным для Лас упорством, что и кавалеры. Казалось бы, ее очевидная позиция должна была сыграть на руку их планам, но те почему-то оставались недовольны и свое раздражение, прикрываясь лицемерно сладкими улыбками, выливали на Ласси. Когда являлись только двое, Бертель и Миранда, у них не хватало ни ума, ни смекалки, чтобы ее задеть, но третья, Гастинда, обладала отточенным жалом и явно недолюбливала Лас.

— Я даже не представляю, как можно желать работать! — заняв позицию недалеко от кресла, в котором сидела младшая хозяйка дома, воскликнула Гастинда на следующий вечер после неудавшейся вылазки, когда настроение у Лас и без того было невеселым.

— Тем более возиться с грязными беспризорниками! — добавила Бертель, без стеснения поглядывая на Ласси в ожидании реакции. Та же сделала вид, что ничего не слышала, но провокаторши, видимо, любым способом решили добиться своей цели, так как на сказанном не успокоились.

— Я слышала, что суфражистки возжелали служить в гвардии и жить в казарме вместе с мужчинами!

— Неужели, Гастинда! — отозвалась одна из ее подружек.

— Не могу поверить! — добавила вторая. Лас снова никак не отреагировала и даже не посмотрела в сторону трех подружек, которые шаг за шагом пробирались все ближе и ближе к ней. Встать сейчас и уйти означало бы признание в бегстве, поэтому она вынужденно терпела глупую болтовню.

— А эти демонстрации протеста — просто смех!

— Нет ничего нелепее, чем эта вера в то, что пройдясь с плакатами по Марж-стрит можно на что-то повлиять!

— Согласна, Гастинда!

— А эти белые передники! Что может быть безвкуснее?

— Полное отсутствие вкуса! Не удивлюсь, если они шьют их сами!

Последнее было правдой, и вся идея с передниками принадлежала Ласси. Это было одновременно символом чистоты помыслов и приверженности интересам обычной женщины, вечно занятой то работой, то домом, то детьми. Но и это она объяснять болтливым клушам не стала.

— А их предводительница?! Поговаривают, что это, на самом деле, мужчина. Поэтому она постоянно ходит в брюках!

— Вы уж будьте последовательны, леди Гастинда, — Ласси все-таки не выдержала. — Если мужчина, то «он», а если говорите «она», то это женщина.

Ожидавшая чего-то другого, или вовсе не ожидавшая отпора, главная злословица не нашлась с ответом, чем воспользовалась любопытная Миранда.

— А правда, вы бросаете на жандармов с палками? — спросила она.

— Это полная чушь! — чего только не насочиняют от безделья! — Все демонстрации проходят абсолютно благопристойно! — от возмущения Лас и позабыла, что сама только недавно мечтала о какой-нибудь вызывающей выходке. — Если желаете составить свое собственное мнение, а не основываться на выдумках своих подруг, то можете подъехать на Марж-стрит завтра к девяти утра, — сказала она и тут же пожалела о своей болтливости. О своих акциях суфражистки старались никого заранее не предупреждать, так как были случаи, когда им препятствовали, преграждая дорогу на деловой проспект под предлогом дорожных работ или учений. Впрочем, эти девицы никуда, конечно же, не придут, а про демонстрацию уже через полчаса забудут, решила про себя Ласси. По крайней мере, ей казалось, что, действительно, так и случилось. Уже через пару минут молодые люди затеяли новую игру, и оживившиеся девицы, позабыв о суфражистках, демонстрациях и передниках, кокетничали с возможными женихами.

Демонстрация в этот начиналась рано утром оттого, что активистки намеривались пройти до полудня значительную часть Марж-стрит от Королевской Канцелярии до Гильдии фабрикантов. Последнее заведение, несмотря на название, никаких реальных функций не имело, а было, по сути, закрытым клубом для богатых торговцев и промышленников, но именно там, по слухам, заключались самые громкие сделки. Протестовали в этот раз против невыносимых условий труда. То, что Ласси заметила единожды, вскоре вылилось в полномасштабное бедствие. Середина лета выдалась удивительно жаркой, и духота, бывало, изводила людей на улице, что же говорить о закрытых помещениях. Всего только за полмесяца в столице было зафиксировано около полусотни обмороков в результате тепловых ударов, которые в нескольких случаях привели к серьезным проблемам со здоровьем. Сколько осталось не зафиксированными вследствие халатности управляющих или желания скрыть проблему, выяснить не удалось, но по подсчетам Эллис, проводившей с двумя другими девушками опросы, раза в два больше. Последней каплей стали преждевременные роды одной из работниц стеклодувной фабрики — только благодаря своевременному вмешательству леди Дротроу, попечительницы казенной лечебницы в Тречи, удалось доставить пострадавшую к хорошему лекарю и спасти и женщину, и новорожденного. Поэтому плакаты, которые несли девушки, были соответствующего содержания. Нет, они не надеялись тронуть несуществующие сердца фабрикантов заявлениями вроде «Спасите детей от сиротства!» или воззвать к гражданской ответственности с лозунгом «Здоровье нации — залог процветания королевства!», не надеялись, что те устыдятся слов «Каждый рабочий день на фабрике лишает будущего целую семью!». Нет, помимо этих плакатов были те, в которых сухим языком цифр объяснялось, что эффективность работников в плохих условиях снижалась как минимум вдвое и какие убытки из-за этого, оказывалось, терпели фабриканты.

Однако, несмотря на боевой настрой и достойные приготовления, день демонстрации для Ласси не задался. Из дома пришлось практически сбежать под стоны бабушки, именно в тот день почувствовавшей себя плохо и возжелавшей помощи только от любимой внучки. Затем, едва девушки вышли на Марж-стрит, у Лас сломался каблук, попав в выбоину между двумя камнями брусчатки, и она, жалея о том, что не сменила туфли на ботинки, ковыляла в самом хвосте процессии. Из-за того, что была занята своими неприятностями, девушка не сразу обратила внимание на странное равнодушие Канцелярии к их процессии, в то время как собравшиеся зеваки, наоборот, проявляли чересчур живой интерес. Оскорбительными выкриками ее было не удивить, но все-таки почему-то стало тревожно. Это оттого, что большинство зевак были мужчинами, вскоре догадалась она, причем самого разбитного вида. Только она задумалась над тем, каким образом те оказались на центральной улице вместе с демонстрантками, как одновременно отметила, что некоторые из зевак стали внедряться в процессию — поразительная наглость! — а впереди и в переулке слева замаячили жандармские фуражки.