По ту сторону связи хмыкнули.

— Ну приезжайте, посмотрим, что у вас за дело.

* * *

— Ты мне объясни, на хрена? — поинтересовался Ананьев, ватной куклой валяясь на булыжниках. Его полусидящее состояние сохранял толстый шнур который, согласно инструкции, всегда находился в походном комплекте.

Звездунов молча продолжал носить булыжники, обкладывая ими заботливо собранные в кучку останки. Солнце уже припекало и вонь требухи все больше нервировала.

— Я понимаю, что у тебя забота о ближнем… Но эти ближние как бы грохнуть нас пытались. Меня уж точно… — Двигать головой Раздорец тоже не мог, так что довелось изрядно косить глазами чтобы уследить за действиями более подвижного коллеги.

Октопус выпрямился, возвел руки к солнцу и прошептал последнее наставление ушедшим душам.

— Да будет так и Многоликий упокоит твою душу, — машинально вздохнул Ананьев в унисон Звездунову. Последние ритуальные слова даже раздорцу не с руки умалчивать…

Наконец вытерев вспотевшей лоб, Октопус упёр руки в бока и внимательно посмотрел на Анониса:

— Надо кровь убрать, после двинемся к пещерам и переждем до вечера. Как только войду в силу, посмотрю что у тебя там.

— Я тебе и без силы скажу, что там звиздец, — фыркнул Ананьев, — хреновец, пиз…

Октопус молча развернулся к нему спиной и, насвистывая любимую песенку, пошел уничтожать бурые пятна.

Материться расхотелось. Тяжело вздохнув, Анонис задумчиво уставился в голубой небосвод, на жёлтое слепящее пятно солнца, покуда в глазах не заплясали сине-зеленые круги обожжённой сетчатки.

— Слушай Звезда, — позвал он, не сомневаясь что если Октопус не подойдёт то все равно услышит, — знаю я одно хорошее заклинание. Перемещает быстро по меткам, ближайшая в Академии…

— Я истощен, — напомнил Звездунов, собирая в пригоршню чистую пыль и посыпая, успевшие подсохнуть бурые лужи.

— Не страшно… надо энергию из пространства тянуть… — Ананьев сглотнул, — делается червоточина к метке, перемещение в мгновение ока. Только минус один…

Звездунов склонился над ним слишком неожиданно, от чего Раздорец буквально ослеп. Сине-зеленые пятна яркими бликами окрасили чужое лицо.

— Какой?

— Без капли света… — тихо выдохнул Анонис. Наверное, не стоило так долго смотреть на солнце. Пятна гасли медленно, уступая место непривычно хмурому лицу хранителя.

— Нужна тень или просто чёрное дело? — наконец спросил он.

— Не то и не другое — вкрадчиво ответил Раздорец и облизнул пересохшие губы. — Нужна мерзость. Ты должен знать, что это именно она, и при этом получать истинное удовольствие от нее. Ты не должен думать о мерзости как о пути к всеобщему благу.

Их лица сейчас были непозволительно близко, от чего на коже плясало дыхание друг друга.

— А мерзость бывает разной, иногда чувственной, иногда грязной… — сглотнул Ананьев, цепко смотря в его глаза.

Октопус отшатнулся и задумчиво скользнул взглядом по парализованному тощему телу. Шнур, зафиксировавший его возле камня, поддался легко.

— Мерзость и удовольствие, говоришь… — Октопус сдернул шнур. Ананьев шлепнулся на землю и невольно зашипел. Хранитель тем временем поднялся на ноги. — Да легко. Я тебе свежую тушёнку приготовлю. Только откопаю кое-кого… Подкрепишься, наберёшься сил, а я, так и быть, спою твое заклинание… Заодно вспомнишь, почему ненавидишь хранителей.

— Сволочь… Я кажется лоб рассек.

Октопус самодовольно хмыкнул и принялся откапывать только что закопанные останки.

— Ты что будешь, руку или ногу?

— Ухо, бля… — Ананьев откровенно занервничал. — Перестань хрень чудить! Закопай обратно!!! А то…

— А то что? — Звездунов опять подошёл к нему и продемонстрировал чужое ухо. — Это сойдёт?

— Паскуда… — процедил Ананьев, понимая, что вокруг Октопуса очень явно клубится тьма. — Дай руку… Повторяй за мной…

* * *

Дич курила, нервно поглаживая свободной перебинтованной ладонью собственное предплечье. Операция прошла успешно и теперь амагическая гроздь находилась в стеклянной банке, залитая литром формалина.

— Чтобы ещё раз встретилась с такой жутью… — прошептала она, затягиваясь.

Эвереста, задумчиво покрутила банку, стоящую перед ней на столе, рассматривая странный кластер. Напоминал он связку яиц только что выпотрошенный курицы. Такие же жёлтые и кожистые, спаянные вместе эпителием и прожилками.

— Все может быть. Главное, что парень выжил. — она поморщилась, вспоминая о чем-то своем. — Никогда не видела, чтобы скальпель раскалялся от одного прикосновения к тканям…

Дич фыркнула. Она тоже не видела. Ожог ныл и нервировал. Собственная дрожь раздражала.