Массорцы поклонялись духу леса великому Герду. Оно и неудивительно, ведь город сплошь окружён непроходимой чащей, через которую наше войско шло три недели почти без привалов. Мы встали у стен. Хотели взять измором. Не вышло. Массорцы вышли в поле и дали бой. На самом деле битвы — убогое зрелище. У нас даже построения то нормального не было. Просто разрозненная толпа оборванцев. Из оружия давали копьё. Из брони — красную рубаху. Если хочешь больше — сам покупай. У опытных вояк с прошлых гражданских были кое-какие доспехи: наручи, шлемы. Всё по мелочи, что нашли на поле. У меня было только копьё и рубаха. Друг помог — дал свой шлем, он жалел меня, считал милым, добрыми забавным.

Битва началась странно. Никто из наших толком не понимал, что делать — священники только проповедовали, не командовали. Просто в один момент враги побежали на нас, а мы на них. Помню, как впервые увидел Бога — Герд вёл своих людей в бой сам. Это был жилистый мужчина ростом с дерево. На руках и ногах кожа у него одеревенела, а голову венчали оленьи рога. Глаз не было вовсе — он видел корнями.

В той битве мы победили. Мало что помню. Бил копьём врага — помню. Прыгал по огромным древесным корням, которые душили соратников — помню. Тащил раненого друга на себе — помню. Не буду долго об этом. В две строки не уместить всю мою любовь к тому человеку. Он был мне другом и его звали Тристан. Он отдал мне свой шлем и погиб от стелы в голову. Но вы не поймёте.

Вы смотрите на меня с сочувствием, но не понимаете. Для вас нет никакого Тристана, ведь он всего лишь имя из истории. И его кровь не запеклась тогда на ваших руках, и вы не шептали ему на ухо, что всё будет хорошо, зная, что ещё минута и боль лишь усилится. Человек любит лишь тех, кто ему близок, тех, кого он знает… А вы его не знали, вы не знали никого из тысячи погибших и никогда не поймёте, кем они были и чем жили…

В тот момент, когда я оттащил Тристана в сторону случился ад. Церковники устали ждать победы и просто накрыли поле битвы огненным «одеялом». Жгли и своих, и чужих. Даже великий Герд тогда пал от пламени. Старые боги не бессмертны.

Мало кто выжил после той бойни. Остатки солдат, в том числе меня, погнали «усмирять» город. По факту мы просто жгли старые святилища и всех, кто их защищал. Я тогда ослушался. Пошёл в задетые огненной волной кварталы.

Поэт остановился и взглянул на витиеватые ожоги на руках.

Тогда я и получил эти шрамы — вытаскивал девочку из-под обломков. Он умерла у меня на руках, а я даже рыдать не мог — все слёзы кончились, иссохли. После того дня я дезертировал. Слава богам, что церковники плохо ведут учёт — а то гореть бы мне синим пламенем.

Сердце же моё больше не верило церкви Индерварда, я направился служить военным врачом близь Массора — латал раненых и обожжённых. Ещё они часто местными грибами травились. В медицине меня поднатаскал тамошний лекарь. Он совсем старый был и много людей в день принимать не мог. То было относительно спокойное время. Мог я и дальше жить там, если бы не жажда большего — я мечтал сделать карьеру поэта в столице, ведь поэзия всегда сопровождала меня. Я не расставался с пером и бумагой ни на один день.

Чтобы хотя бы приехать в столицу пришлось поработать. Больше всего платили матросам на флоте. Туда я и подался. Впрочем, назвать один корабль флотом — слишком смело. Его даже не в крупном городе держали! У деревни Срединные Галки! Корабль тот отлавливал незаконные рыбацкие судна. Я служил там где-то полгода, пока не узнал, что капитан тайком приносит пойманных преступников в жертву какому-то древнему морскому божеству. Я рассказал об этом церковникам в деревне и уехал подальше — вроде они просто спалили судно со всеми матросами заживо. Вины своей не чувствую — матросы тоже приносили жертвы, да и я их обо всём предупредил.

Тут история и подходит к концу. В столице долго я протянуть не смог — никому мои стихи оказались не нужны. Тогда я переехал в Тассор, где и существовал до недавних дней. То были дни позора. Удивительно, но во время войны и службы я написал гораздо больше хороших вещей, чем когда полностью отдал себя поэзии. Как поэт никому я не нужен. Такая вот весёлая история. А плакать я до сих пор не могу.

Илиас замолчал и посмотрела Кёрта, тот довольно кивнул, история ему понравилась.

В тишине сидели люди у костра не очень долго, дальнейшие разговоры старались унять печаль и грусть ночную, и это почти вышло, а потом во тьме возникли четыре белоснежные маски и Вэрус встал. Он закрепил на поясе боевой цеп, поправил доспехи и ещё раз проверил, на месте ли корона. Кёрт уже ждал его для объятий. Это была странная дружба странных людей в не менее странное время.

— Прощай, товарищ, боюсь, нам не суждено свидеться вновь. — Вэрус крепко обнял друга и тот снова почувствовал, каким сильным может быть рыцарь.