Шрифт:
Для тех несчастных, кто словом первым
И первым взглядом твоим сражён,
Ты есть, была и пребудешь перлом!
Женой нежнейшей из нежных жён!
В округе всяк, не щадя усилий,
Трубит, как дивны твои черты,
Но я то знаю, что меж рептилий,
Опасней нет существа, чем ты.
Под нежным шелком, сквозь дым фасона,
Свивая кольца, как напоказ,
Сестра василиска и дракона
Скрывается от любопытных глаз.
Отмечен смертью любой, что страстью
К тебе охвачен, сестра моя!
Однако к счастью или к несчастью
Об этом знаю один лишь я.
Но я не выдам, не беспокойся.
К чему предавать спутницу свою?
А ты, сестра, развернувши кольца,
Ко мне поспешишь, коль я позову…
Все таки Мрачный Бог — поэтичная натура.
2.5
Выбралась я из развалин достаточно быстро, словно глубоко в душе опасалась погони. Мрачный храм, мрачные идолы, мрачный мужик, мрачные истории, мрачные чувства… бррр! Нет, лучше я отсюда пошлю свою молитву нечестивому Богу, может, и услышит. Обернувшись человеком, я прикрыла глаза и сама себе в мыслях прошептала: «Мрачный Бог, я не знаю, как правильно взывать к Тебе, но на помощь Твою и светлого брата Твоего Бога Единого уповаю. Тебя прошу свести меня с врагами моими и дать силы отомстить за гибель брата и очернение моего рода. Единого прошу послать мне в дорогу и на подмогу друзей и дать мне мудрости отличить их от врагов!»
Меня обдало дыхание ветра, и почему то я сходу приняла это за знак: моя молитва была услышана и просьбы мои будут исполнены. Со мной благословение Богов… и их наказ, что никак не шёл у меня из головы:
«Коли страх не гложет сердце,
В омут, графская невеста!»
Граф, невеста, проклятье, брачная ночь, омут… Все это крутилось у меня в голове, потому я совсем забыла про своего скакуна, который так и остался привязанным недалеко от руин преданного забвению храма. Хватилась я пегого, когда выбрела из тумана и заметила под ногами следы копыт. Эх, возвращаться придётся! Не заплутать бы в этом мрачном мареве…
К счастью или нет, но возвращаться мне не пришлось. Точнее, мне не дали — стальные тиски сомкнулись на моем предплечье, и меня со всей дури рванули куда-то назад. Я закричала бы, не будь в непосредственной близости подозрительного вида незнакомцев, молящихся за скорое свершение собственной мести, к тому же, обернувшись, я смогла разглядеть в редеющем тумане расшитый рукав холщовой рубахи. Уж свою то работу я за версту узнаю — месяца не прошло, как я эту рубашку лично три ночи кряду расшивала и Николке на именины дарила.
Развалины бывшей обители Мрачного уж остались далеко позади, а друг все не сбавлял шага, да и мертвая хватка и не думала выпускать меня. Наконец эта безмолвная демонстрация ярости мне надоела, и я крикнула в спину парню:
— Ты чего, головой о камень невзначай в тумане приложился?! Пусти, Николка, совсем, что ли озверел?!
— Да это ты, девка, никак, умом тронулась! — неожиданно рыкнул на меня друг, все в том же темпе сворачивая к показавшимся из-за холма заброшенным баракам, где некогда останавливались паломники, зачастую не одну неделю добирающиеся до Храма Мрачного.
От подобного обращения я на несколько минут оторопела и даже бросила вырываться. Чего это сталось с Николкой? Никогда он еще на меня так зверем не шипел, да и чернавкой и не думал дочку лорда величать.
Грубо втолкнув меня в ближайший ветхий домишко и еле-еле протиснувшись со своим богатырским разворотом плеч следом, Николка в два шага приблизился к копне свалявшегося прошлогоднего сена в углу и, покопошившись пару секунд, выудил какой-то сверток.
— На, переоденься! — в меня полетели скрученные тряпки, в которых при ближайшем рассмотрении угадывалось ситцевое платье в пол и потертый передник, который носили прислужницы на кухне. Далее уже бережнее оторопевшей мне вручили деревянные башмаки, явно перекочевавшие сюда со скотного двора, и большие портновские ножницы. — Волосы обрежь, не след жене пастуха такой гривой щеголять, да и попортятся без ухода Матушки, жаль будет.
— Ты чего несешь, Никол? Какой жене пастуха?
— Моей жене, — пояснили мне, а потом, видя изумление на моем лице, все же решили осветить план дальнейших действий. — Сейчас едем в церковь, венчаемся, потом, авось, подкинет кто до града Саратского Вождя. Отец твой, да упокоится душа его в Царстве Мертвых, в свое время за полюбовницу свою хлопотал, а заодно и за меня — я служил там пару месяцев, меня там знают. Спасибо Матушке, хоть какой прок с лорда стребовала, а так ни земли, ни прочего наследства со старухи, на кой черт, спрашивается, в бабках всю жизнь просидела?
От таких слов о кормилице, которую я с малых лет почитала за родную маму, у меня даже гневные слова из головы вылетели. Я просто стояла посреди покосившейся лачуги и молча буровила взглядом, кажется, уже своего бывшего друга.
— Чего столбом стоишь, глазами лупаешь, девка? Живей давай! — как гаркнет парень, да только разве меня с места криком сдвинешь?
— Ты кого девкой кличешь, дворовый? — злобно сощурилась я. Честное слово, никогда дружбой с Николкой не брезговала и на разницу в нашем положении не указывала, но сейчас не сдержалась. — Ты девчонку, под стать себе, крестьянкой нагулянную и на попечение сердобольной тетушки брошенную, девкой звать будешь, в церковь тащить, в обноски рядить да косы ей обрезать.