Петру Веретенникову в деревню он отписал, что у большевиков программа самая наилучшая и правильная, а насчет эсеров и их обещаний пусть мужики и вовсе из головы выкинут: самый наиглавный из эсеров — и тот заодно с монархистами.

И описал, как он ходил с самим Керенским толковать насчет земли и что из этого вышло. Закончил он письмо коротким: «Дай срок!», поклонами дочкам и вопросом, поминают ли они тятьку.

Через несколько дней Федосеев, заведя Серникова в комнату полкового комитета, сказал, теребя свой рыжий ус:

— Пойдешь на Выборгскую сторону, в Московский полк, узнаешь, как там настроение насчет высылки из Питера. И вообще потолкуй с солдатами, ты это умеешь. Вот такое тебе задание от большевиков. А вот и мандат.

Этому обстоятельству предшествовали события, перебудоражившие весь Петроградский гарнизон: главнокомандующий Керенский отдал приказ о выводе из Петрограда на фронт почти всех полков гарнизона. Полковые комитеты, особенно те, в которых преобладали большевики, превосходно понимая, что Временное правительство просто-напросто хочет отделаться от революционно настроенных солдат, категорически отказались покидать Питер, пока не будет решен главный вопрос — вопрос о власти. Федосеев, давно связанный с Петроградским комитетом большевиков, обещал выяснить настроение в других полках. С тем и посылал он Серникова и еще нескольких доверенных солдат.

Впервые в жизни Леонтий держал документ, относящийся к его персоне и аттестовавший его как «особоуполномоченного по проведению агитации в полках Петроградского гарнизона». Мандат был размашисто подписан незнакомой ему фамилией — «Подвойский» и снабжен печатью Военно-революционного комитета.

Внимательно и серьезно посмотрев на удивленного Серникова, Федосеев положил руку ему на плечо и сказал:

— Ты не удивляйся, это я за тебя поручился. А почему — тебе это известно? Ленин о тебе написал в газете.

— Ленин? — удивился и даже испугался Леонтий. — Обо мне? Это где же, когда?

— На вот, почитай, — Федосеев протянул газету «Рабочий». — Называется «Уроки революции».

Леонтий присел и, шевеля губами, нахмурив брови, начал водить пальцем по строкам.

«Всякая революция означает крутой перелом в жизни громадных масс народа, — читал он. — Если не назрел такой перелом, то настоящей революции произойти не может. И как всякий перелом в жизни любого человека многому его учит, заставляет его многое пережить и перечувствовать, так и революция дает всему народу в короткое время самые содержательные и ценные уроки».

Леонтий поднял недоуменный взгляд на Федосеева.

— Читай, читай! — прогудел тот.

«За время революции миллионы и десятки миллионов людей учатся в каждую неделю большему, чем в год обычной, сонной жизни, — продолжал читать Леонтий. — Ибо на крутом переломе жизни целого народа становится особенно ясно видно, какие классы народа преследуют те или иные цели, какою силою они обладают, какими средствами они действуют».

— Ну? — Серников снова с недоумением взглянул на Федосеева. — Чего же ты плел, будто про меня? Тут и фамилии никакой нету.

— Чудак человек, — усмехнулся Федосеев. — Зачем тебе фамилия? Вот, читай, разве не про тебя сказано: «За время революции миллионы и десятки миллионов людей учатся в каждую неделю большему, чем в год обычной, сонной жизни». Да ведь тебя, брат, за какие-нибудь месяц-полтора не узнать стало. Ты ведь кем раньше-то был? Так, серая скотинка, Недомерок. А нынче революционный солдат товарищ Леонтий Серников, выполняющий приказы большевистского полкового комитета. Погоди, мы еще тебя самого в большевики запишем. А вот еще, гляди, что в статье написано: «всякий перелом в жизни любого человека многому его учит, заставляет его многое пережить и перечувствовать». Ну, разве не про тебя сказано?

Леонтий уставился в газету и подумал: «А ведь верно!.. Сколько я за это время пережил да перечувствовал — страсть! И впрямь перелом, всей жизни перелом…»

Он с жадностью принялся читать статью дальше. В ней было все, что происходило с Серниковым, со всеми такими же солдатами и мужиками, все, о чем он так трудно думал последнее время. И, главное, как это Ленин все просто да понятно объясняет. Поначалу вопрос: «Чего добивались массы рабочих и крестьян, совершая революцию?» И тут же простой ответ: «Известно, что они ждали свободы, мира, хлеба, земли». И снова вопрос: «Что же мы видим теперь?» Вот, в самую точку! — обрадовался Серников. Ну-ка, ну-ка, об чем объяснит Владимир Ильич?

То, о чем читал Серников дальше, было в общем известно, но пружинная сжатость, спресованность ленинского стиля производили такое впечатление, что, дочитав статью до конца, Леонтий в восхищении сам себе сказал: «Вот это да!.. Вроде гранаты али бонбы». Когда он потом делился своими мыслями с Федосеевым, тот с удивлением посмотрел на Леонтия и не без восхищения одобрил:

— А ведь здорово подмечено! По форме как будто просто да гладко, вроде снаряда, а начинка — чистый динамит! — И, лихо подвинтив рыжий ус, с гордостью добавил: — Вот он какой, наш Ильич!