К вечеру перестали ходить трамваи, улицы опустели, на мосту почти никто не появлялся. Чуть ли не последними мимо Серникова торопливо прошли два человека. Один — коренастый, пожилой, в кепочке, — держался рукой за перевязанную платком щеку. Другой — худой, высокий, — не вынимал рук из карманов пальто и все тревожно поглядывал по сторонам. Коренастый было задержался около Серникова, видно о чем-то хотел спросить, но высокий тронул его за рукав, негромко сказал:

— Никак нельзя нам задерживаться. Идемте!..

Имени и отчества Серников не разобрал. Все же он успел встретиться глазами с коренастым и заметил, что взгляд у того хоть и серьезный, но любопытный, с лукавинкой. Конечно, на том конце моста и этих остановили. Но там уже скопилась целая кучка таких же запоздалых прохожих. Покричали, потолкались — и прошли.

На ночь Серников выставил усиленный караул, сам присел на ящик, привычно прислонил голову к винтовке, задумался. Мысли в общем были все те же, теперь уже привычные: вот-вот совершится то, что обещал Ленин и большевики, и можно будет оставить осточертевшую винтовку и податься домой, в деревню.

Мерно стучали по деревянному настилу моста шаги часовых — десять туда, десять обратно; откуда-то, очень издалека, донесся пронзительный женский крик; время от времени ночную тишину прошивали короткие строчки перестрелки.

Чтобы не задремать, Серников то и дело вставал, ходил на мост, пытался разглядеть, что делается на том конце. Кроме слабых отблесков костра — видно, там тоже грелись, — ничего больше не было видно.

Притомившись, Серников оперся о перила, постоял, всматриваясь в воду, чернота которой была чуть отличной от черноты ночи. И вдруг прямо по нему, словно ножом полоснул, ударил резкий луч прожектора, заставив его отшатнуться. По старой фронтовой привычке Серников чуть было не бросился плашмя, но устоял. Весь отряд вскочил на ноги, застыв от недоумения: зрелище, открывшееся им, казалось поистине сказочным. Яркий сноп света, бивший с палубы трехтрубного корабля, высветил всю Неву и повисшие над ней мосты. Гордый крейсер, стройный красавец, грозно застыл на Неве. На верхушке его мачты бился и трепетал красный флаг. Отряд красногвардейцев разразился дружным «ура!», а Катька от полноты чувств бросилась к Серникову и крепко поцеловала в дернувшийся от неожиданности подбородок.

— Мать честная! — охнул кто-то из красногвардейцев. — То ж «Аврора»! Мой брательник на ней служит. Ну, наша взяла! Временному — амба!

— Эх, жаль бинокля нету! — посетовал Серников.

От перил молча отделилась женская фигурка, прошла по набережной, пропала в темноте. Минут через десять она вернулась и так же молча вручила командиру крохотный бинокль в перламутровой оправе. Серников знал, что в таких случаях надо что-то сказать, вроде слегка уже забытого «премного благодарен», но эта формула, чувствовал он, в данном случае неуместна и, взяв бинокль, он просто кивнул головой.

Даже в эту игрушку видно было, как прекрасен и как могуч крейсер. Что-то делали там маленькие фигурки в черных бушлатах, и вдруг повернулись орудийные башни, поползли вверх и вбок орудия, пальцы их уставились на разведенные пролеты Николаевского моста. У моста тоже засуетились людишки, забегали, заметались и исчезли, словно сброшенные упругим лучом прожектора.

«Ага, не нравится!» — злорадно подумал Серников, догадываясь, что это бегут в панике юнкера. Оглянувшись, он разыскал Фиру, протянул ей бинокль, кратко прибавив: «На, глянь-ка!» — и невольно залюбовался тонкой с длинными пальцами рукой, прижавшей бинокль к глазам.

И без бинокля отлично было видно, как медленно, покорно стали наклоняться друг к другу мостовые пролеты и сходиться, словно две руки в крепком рукопожатии.

«Да, наша взяла», — подвел итог Серников и в порыве восторга принял решение: выбить юнкеров с того конца моста. Конечно, это было нарушение приказа, но когда комиссар предупреждал «в драку не ввязываться», не было еще «Авроры». Теперь обстановка изменилась, да вон и ребята поглядывают на командира с явным нетерпением, значит, и у них на уме то же. Ладно, надо действовать, но, конечно, с умом.

Разъяснив отряду задачу, Серников вызвал двух бойцов и вместе с ними отправился в разведку. Пройдя больше половины моста, не прячась, потому что от прожектора на мосту и так все светилось, Серников остановился, прислушался и, сложив ладони рупором, крикнул:

— Эй, господа юнкера! Сдавайтесь по-хорошему! Бросай оружие, выходи по одному!

Молчание… Темень на той стороне не отозвалась ни звуком.

— Эй, вы! Оглохли с перепугу?

Ответа не последовало.

— Да они давно разбежались! — обрадовался молодой боец и побежал было туда.

— Стой! — приказал Серников. — Назад! — И когда недоумевающий парень остановился, строго добавил: — Приказ был? Не давал я такого приказу. А ну там засада, сунешься — прихлопнут тебя мигом. Стоять на месте, я сам пойду. Ваша задача — охранять меня с тылу.

Примкнул штык, взял винтовку наперевес и шагнул за границу светового конуса. Тут, казалось, еще темнее. Шел он осторожно, тем шагом, каким, бывало, ходил в разведку. Кончился мост, он ступил на булыжную мостовую и огляделся. Никого! Значит, и в самом деле сбежали, испугались. Вон и костер загасили.