Шрифт:
— Время обедать, Нина, — напоминает он. — Куда бы ты хотела пойти? Я до сих пор не знаю, какую кухню ты любишь.
Какую кухню? Да что ты про меня вообще знаешь? Но я не произношу этого вслух, а спрашиваю:
— Может, перекусим в нашем кафе? Павел Денисович приготовит любое блюдо.
— Мне хотелось бы, чтобы это было не на работе, — мягко, но категорично говорит Холодильник. — Так какая кухня?
— Пожалуй, монгольская, — вредничаю я. Меня бы вполне устроил обед от Павла Денисовича.
— Монгольская? — со смешком переспрашивает Холодильник, разумеется, быстро догадавшись, что я делаю это специально. — Выполнение ваших желаний — моя основная обязанность. Через пятнадцать минут прошу быть в машине.
Продолжаю вредничать, поэтому работаю ровно пятнадцать минут и не иду переодеваться. На пятнадцатой минуте раздается стук в дверь. Евгений. Беру сумочку и иду за ним к автомобилю.
За рулем Евгений, поэтому меня ждет очередное испытание: поездка на заднем сидении рядом с Холодильником. Если его и удивляет то, что я не переоделась, то он этого не показывает. Как только мы отъезжаем от агентства, Холодильник забирает в свои ладони мою левую руку и удерживает, заставляя меня и побледнеть, и покраснеть. Более того, через некоторое время он начинает поглаживать мою раскрытую ладонь указательным пальцем.
— Мы играем в "сороку-ворону"? — нервничаю я, неловко улыбаясь.
— Ты знаешь, — оживляется Холодильник, продолжая поглаживать мою чувствительную кожу. — В детстве меня крайне раздражала эта игра. Тебе не кажется, что мать-сорока должна быть наказана за использование детского труда и лишена родительских прав за жестокое обращение с сыновьями? Ты же помнишь, кого она оставила без еды?
Не удержавшись от смеха, фыркаю:
— Самого младшего. Мал, недорос, воды не принес…
— Это ужасная игра! — констатирует Холодильник, но не перестает в нее играть.
— Возможно, она приучала детей к самостоятельности и обучала помощи по дому? — насмешливо предполагаю я. — Не случайно же мать зовут не только сорокой, но и вороной.
— Не убедила! — Холодильник сжимает мою ладонь в кулак, но не отпускает. Так и едем, держась за руки, как подростки на первом свидании. Это тревожно и трогательно одновременно.
— Вообще-то это не просто игра, — рассказываю я, чтобы сбить себя с неверного настроя. — А игра-потешка. Обучающая. Со времен наших предков, славян-язычников, солнцепоклонников.
— Я и забыл, что ты культуролог, — улыбается мне Холодильник. — Что? Всему этому найдется стройное научное объяснение?
— Не научное. Историко-культурное, — важно отвечаю я и настойчиво забираю свою руку. — Я тебе покажу.
Услышав "тебе", Холодильник не сопротивляется и отпускает. И я, для пущей важности, начинаю небольшой лекторий, сопровождаемый активной жестикуляцией. Только бы не брал меня за руку…
— Утром, встречая солнце на востоке, славяне вставали к нему лицом. Что оказывалось справа? — машу правой рукой.
— Юг? — играет роль добросовестного ученика Александр Юрьевич.
— Молодец! — хвалю я. — Да. Черный юг. А слева? (машу левой рукой)
— Неужели север? — с сомнением спрашивает Холодильник.
— Естественно! Белый север! — подтверждаю я версию Холодильника. — Поэтому правая половина человека считалась черной, а левая белой. И если вспомнить, что правая сторона у славян мужская, а левая женская, то понятно, почему правой рукой отдают, а левой принимают. Тебе это понятно?
— Понятно, — кивает Холодильник, придурковато улыбаясь, хватает мои руки и целует их по очереди. — Это правая. Это левая. Правильно?
— Правильно, — с трудом унимаю взбесившиеся мурашки, загоняя их под длинные рукава платья. — Только у наших предков таких слов не было. Левая рука называлась "сорока", а правая "ворона".
— Руки назвали именами птиц? — Холодильник искренне удивлен. — Не знал.
— Нет! — смеюсь я, испытывая настоящее удовольствие от этого ничего не значащего разговора. — Наоборот! Птиц назвали как руки.
— Ворона черная, а сорока белая? — Холодильник серьезно поражен сделанным лингвистическим открытием. — Кашу варили не птицы, а мамины руки?
— Конечно! — хихикаю я. — Детки вовсе не детки, а пальчики!
— Пальчики? — шепчет Холодильник и берет теплыми губами мой мизинец, сводя с ума только что успокоившиеся мурашки.
— Это негигиенично! — восклицаю я и тяну руку на себя.
Холодильник не отпускает мой мизинец и слегка прикусывает.
— Отпусти! — тихо прошу я.
Холодильник негромко рычит, как добрый, но всё-таки сторожевой пес, и отпускает мой палец.
— Приехали, Александр Юрьевич! — докладывает Евгений.