— Если силы моего чувства, по сравнению с его силой, будет недостаточно?

— Если это только томление, вожделение, вызванное той самой пресловутой страстью?

— Если я не смогу полюбить по-настоящему? Полюбить так же, как он?

— Если он просто симпатией не удовлетворится? Точно нет. И это будет трагедия. И его, и моя… Ты бы видела его лицо и глаза, когда он всё это говорил…

Ленка слушает меня, не перебивая, совершенно сраженная моими вопросами. Потом говорит горячечно, азартно:

— А попробовать полюбить? Не может же он совсем тебе не нравиться? Ты же только что сказала что-то про собственную страсть… Пообщайтесь по-человечески. Поговорите на разные темы. Вам надо проводить время вместе, что-то делать тоже вместе…

— Праздник в честь помолвки через две недели, — напоминаю я.

— Помолвка не свадьба! — беззаботно отмахивается Ленка. — И то, и другое можно отодвинуть на неопределенное время. Поставь такое условие. Он выполнит. Я так понимаю, что его теперь и за звездой на небо, и за жемчужиной на дно, и за цветочком аленьким…

— Я не хочу и не могу его обманывать. Он обман почувствует сразу, — уныло говорю я, растирая виски и борясь с головной болью.

— Нина, — Ленка улыбается мне, но глаза грустные. — Он просил разрешения ухаживать. Ты разрешила. Держи слово.

— Ему трудно себя сдерживать. Он постоянно об этом говорит, — смущаясь и краснея, делюсь я главным переживанием.

— Ты знаешь, — с сомнением отвечает мне подруга, — он признался тебе в любви, поэтому сдержит себя как миленький! Руки себе отгрызет, но сдержит.

Просыпаюсь от звонка в дверь. Вскакиваю. Я на диване в гостиной? Точно… Уснула после разговора с Ленкой, так и не добравшись до спальни. Восемь утра. На цыпочках пробираюсь к двери. Холодильник. Одет странно: джинсы и водолазка. Бросаю расстроенный взгляд на свою полосатую пижаму и всё-таки открываю дверь.

Холодильник быстро, жадно окидывает меня взглядом.

— Доброе утро, Нина!

— Утро добрым не бывает! — ворчу я. — Чем обязана?

— Ты хотела поехать со мной, — хрипло напоминает Холодильник, уставившись на мои босые ноги.

Вздрагиваю от этого "ты", вспомнив, в связи с чем произошел такой переход.

— Да, — киваю я, завешивая лицо распущенными волосами. — Мы едем прямо сейчас? Это далеко?

— Сейчас. Не близко, — последовательно отвечает на мои вопросы Холодильник, которому безумно идут серо-голубая водолазка и темно-синие джинсы. Плечи кажутся еще более широкими и мощными, живот плоским, а ягодицы… Нина! Подними глаза! О чем ты думаешь!

— Я скоро, — нервно дернув плечами, обещаю я, не двигаясь с места.

Холодильник кивает мне и, уходя к лифту, говорит:

— Жду в машине.

— А? — окликаю я, не зная, как задать вопрос, и спрашиваю прямо. — Что мне надеть?

— Что захочется! — ответ с коронной улыбкой, и сердце танцует кадриль.

Контрастный душ. Чашка кофе. Гардеробная.

Выбираю джинсы и коралловый меланжевый пуловер крупной вязки бесформенного кроя с четвертным рукавом. Как давно я не надевала яркие вещи!

Сосчитав до десяти и заставив себя перестать торопиться, сажусь за туалетный столик, чтобы сделать макияж. Естественный, но освежающий. После сна в неудобной позе и пыток мыслями выгляжу я не отдохнувшей.

Жемчужная пудра. Персиковые тени. Коричневая тушь. На лице появляется жизнь.

Пока спускаюсь в холл в сопровождении Евгения, мучаюсь: переходить ли на "ты"? Он, видимо, перешел навсегда. Надо ли и мне? Его заденет, если не перейду… Но тогда он из Холодильника превратится в Сашу. Какой кошмар!

— Доброе утро, Ниночка! — Дарья Владиленовна уже сидит в своем кресле и пьет чай с печеньем.

Агентство еще закрыто, мы работаем с десяти утра, но милая добрая женщина уже на посту.

— Угощайтесь, Ниночка! — Дарья Владиленовна протягивает мне ароматное, пахнущее имбирем и корицей свежеиспеченное печенье. — Хорошего вам дня, красавица наша! Любуюсь вами с первых дней вашей жизни!

— Спасибо! — ловко хватаю еще теплую печеньку и выхожу в уже открытую для меня дверь. Евгений провожает меня до автомобиля Холодильника, но сам в машину не садится, помогая мне устроиться на заднем сидении в одиночестве. Александр Юрьевич за рулем.

— Поехали? — по-гагарински улыбается он и трогает с места.