Я не могла остановить слезы, бегущие ручьем, выдающие мой позор и ответ.

Грассхоппер кивнул.

— Я так понимаю это значит — да.

Его понижающийся голос, словно извинялся, когда он пробормотал:

— Последний вопрос.

Я уже знала какой.

— Он завязывал тебе глаза, чтобы ты не смотрела него?

Я не могла. Я просто не могла.

Я закрыла глаза ладонями и отвернулась, ненавидя рыдания, кипевшие в моей груди.

Тихий всхлип сорвался с моих губ, когда Грассхоппер положил свою тяжелую ладонь на мою спину и, утешая, поглаживал круговыми движениями.

— Трижды да. Это значит, что все, что ты видела, все, о чем ты думала — все, что ты чувствовала — ложь.

Он продолжал гладить меня, его мягкое беспокойство просачивалось в мои кости.

Я сделала глубокий вдох и прерывисто прошептала.

— Объясни тогда, откуда я узнала про ластик. О том, что он занимается торгами на фондовом рынке. О том, что он самый добрый и милый мальчик из всех, кого я знала? О том, что любила его?

Повисло долгое молчание, прежде чем Грассхоппер ответил.

— Мы не можем объяснить, что происходит, когда наш разум отправляется в гребаный отпуск. Кто знает, как и почему мы создаем фантастические миры? Ты сама сказала, что ты ничего не помнишь. Ты все себе придумала. Ты создала эту ложь, и сама так глубоко в нее поверила, что для тебя это правда — но Килл... это, бл*дь, его убивает.

Он перестал гладить меня и поднялся со скрипом кожи куртки и ботинок.

— Не принимай это на свой счет. Он мудак для всех женщин. Наверное, мне не стоит рассказывать тебе, но он потерял девственность в тот день, когда вышел из тюрьмы. Он сделал это только потому, что ублюдку было двадцать четыре, он никогда не был в киске и был самым молодым президентом, унаследовавшим клуб. Ему нужно было стать мужчиной… и быстро, — его глаза гордо заблестели. — Я был тем, кто привел к нему шлюху. Я был тем, кто с самого начала помогал ему изменить клуб.

Я прикусила губу, желая, чтобы мое дыхание было настолько тихим, чтобы я могла услышать каждое слово, которое мог произнести этот мужчина.

Он кивнул, потерявшись в собственных мыслях.

— Он связал ее, завял ей глаза и трахнул сзади. До этого дня он никогда не делал этого по-другому.

Он взял меня лицом к себе. Дважды.

Мое сердце сжалось от странного сочетания отвращения и оптимизма.

— Почему? — выдохнула я.

— Почему? — его брови поднялись, и он усмехнулся. — Думал, это очевидно.

Я ждала и не двигалась.

Он вздохнул и пробормотал.

— Потому что он не может выдержать их близости, потому что они — не она. Он не может выдержать их взгляда, потому что считает, они видят, что он делает. И он не может выдержать их прикосновений больше, чем необходимо, потому что ему тяжело — что бы не происходило — ему плохо от того, что они прикасаются к нему дольше, чем его любимая.

Мое сердце раскрошилось.

Килл совершенно запутал меня.

Но я сочувствовала ему еще больше.

— Откуда… откуда ты столько всего знаешь?

Грассхоппер печально улыбнулся, направившись к двери.

— Откуда может кто-нибудь узнать глубокие тайны человека, одержимого демонами?

Я поерзала на коленях, молча умоляя его закончить ребус, прежде чем оставить меня в одиночестве.

Он склонил голову набок.

— Наблюдая. Слушая то, о чем он не говорит. Колеся рядом с ним, вне лагеря, из которого он вырвался, чтобы посетить могилу покойной. Будучи единственным, кому он доверяет.

Он открыл дверь и шагнул наружу.

— Стой, — крикнула я.

Он обернулся с обреченным взглядом.

— Что?

Я заламывала пальцы, желая узнать еще больше. Желая, чтобы все, что есть в моей голове обрело смысл, пока в сердце зарождалось что-то непонятное.

Мне было больно.

— Зачем ты мне это рассказал? Зачем рассказал мне его секрет, если ты только что доказал мне, что я такая же, как и все остальные? Что я не... она?

Он замешкался мгновение, прежде чем ответить.

— Потому что ты больше никогда его не увидишь. И в надежде, что его мучения закончатся, потому что ты узнала все, что хотела. Узнала, что у тебя никогда не было шанса.

Его голос утратил благородный тон и скатился в арктический.

— Я рассказал тебе, чтобы никогда больше не пыталась разрушить его снова, потому что ты для него ничто. Как и все остальные.

Его слова разорвали меня на части, и не было никого, кто волновался бы о том, чтобы сшить меня снова.

Он захлопнул дверь.