— Он был... никакой: слабый, вялый, дрожащий... После тебя... по сравнению с тобой, — Кавада снова шмыгнула носом. — И мне стало стыдно, что я его любила. Что я думала о нем все это время, он не выходил у меня из головы... Я все время представляла, как мы занимаемся любовью, а это оказалось с ним... так противно.

— Как он взял тебя?

— Это я ему себя предложила, — она помолчала и добавила: — Наверное, это я его взяла... Он не хотел.

— Ты... ты ему себя предложила?! Он не хотел?!

— Да, — Каваде было так стыдно...

— Боги, я тебя совсем не знаю, — пробормотал Тарис. — Сама ему себя предложила! Я даже представить такого не могу! И что теперь?

— Я поняла, что я его не люблю — это был обман, наваждение... Я сама обманывалась, кого я люблю, а кого нет...

— И... кого ты любишь? — в его голосе прозвучал страх.

Кавада выдавливала из себя слова. Только сейчас, побуждаемая его вопросами после их драки, она наконец поняла...

— Я... люблю тебя.

— Повтори.

— Я люблю тебя... Таким, каким ты есть: ты нехороший, неблагородный, неблагодарный... Ты порочен... Но я тебя люблю, да. И это самое ужасное в жизни, что со мной приключилось.

Тарис прижал ее голову к своей груди и снова задел рассеченное ухо. Она дернулась, он вытащил из ее руки платок и приложил к голове.

— Повтори еще раз.

— Я люблю тебя.

Что это? Кавада почувствовала влагу у себя на макушке. Она высвободилась из его рук, нащупала глаза Бена... Он плакал.

— Не плачь! Не плачь, пожалуйста... Твои слезы разрывают мне сердце. Я больше так никогда не буду делать, клянусь... клянусь душами моих покойных родителей!

— Что ты никогда не будешь делать?

— Я никогда не буду больше тебе изменять!

Он схватил ее лицо, и женщина почувствовала, как кровь из раненого уха течет из-под его пальцев, невольно ойкнула... Тарис подхватил ее, положил на пол беседки, и она снова вскрикнула.

— Что... что не так? Больно?

— Нет, холодно — спина голая...

 Он снова поднял ее сильными руками и сам лег на землю, посадив на себя. Кавада чувствовала, как рвется чужое платье.

— Я люблю тебя.

— Что ты сказал? — она не поверила своим ушам.

— Я люблю тебя...

Кавада снова разрыдалась.

— Почему... почему ты сейчас плачешь?

— Мне никто... никто никогда не говорил этих слов.

— Я сам не знал. Я только сейчас это понял...

Кавада проснулась от ощущения взгляда. Тарис лежал на боку и смотрел на нее. Она вспомнила все, что случилось ночью. Машинально подняла руку и пощупала ухо, которое покрылось коркой — больно... Почему он так разглядывает ее?

— Здравствуй, — улыбнулась ему.

— Ты ездишь верхом?

— Я? — она удивилась вопросу. — Нет, а что?

— Придется поучиться.

— Зачем?

Тарис не любил объясняться. Он поднялся, оделся и велел ей надеть платье, в котором она сядет на лошадь. Кавада не спрашивала, зачем и куда они поедут. Ей не было страшно. После этой ночи что-то в ней изменилось...

Она оделась и тщательно уложила волосы, чтобы рассеченное ухо было спрятано. Граф прислал за ней мальчика-подростка, веснушчатого и улыбчивого. Мальчишка провел ее на конюшню, где уже стояла оседланная лошадь — толстая старая белая кобыла. Когда конюх подставил ей колено, чтобы она взобралась на нее, Кавада все-таки испугалась. Сидеть верхом оказалось очень неудобно, надо было сильно скручиваться в талии. Было бы лучше сесть как мужчина.

— Снимите меня, — попросила она. — Я сейчас вернусь.

Ей снова пришлось прибегнуть к помощи Винты. Та уже настолько освоилась во дворце, что мигом раздобыла ей мужскую одежду. Помогла спрятать волосы под шапочку и ничего не сказала про раненое ухо. Женщины улыбнулись друг другу.

— Вам нужно похудеть, — шепнула служанка, — тогда грудь будет не так заметна, иначе никак не выдать себя за мужчину.

— Давай накинем плащ.

 Они долго возились с застежкой, чтобы скрыть все округлости женской фигуры. Когда Кавада вошла в конюшню снова, конюх ее не узнал. Ей пришлось подождать, пока поменяют седло. Сидеть стало удобнее, хотя было страшно: мир оторвался от нее, она не чувствовала точки опоры, боялась опрокинуться и упасть, и спина лошади все время шевелилась.

— Не бойтесь, госпожа, — спокойно объяснял слуга. — Она ходит только шагом. Ничто не сможет заставить ее пойти рысью — в самый раз для прогулки.

Только она разобралась, как надо натягивать поводья, во двор быстрым шагом вошел Тарис. Кавада видела, как странно блеснули его глаза, когда он узнал любовницу, переодетую мужчиной. Они выехали из замка, и ее кобыла поспешно пристроилась за жеребцом Бена. Она совершенно не слушалась, трогалась с места и останавливалась, когда хотела.

— Тебе надо научиться ездить верхом, — это была единственная фраза, которую граф сказал, пока они выезжали из города.