— А можете рассказать мне, пожалуйста, про Ганзу? Хочу понять, чем придётся руководить, — как можно более вежливым тоном спросил Алекс. — Вы же в этом деле самый опытный человек. Может быть, совет какой дадите?

Мирон поставил щелбан Нипелю за проигранную партию. Аттал, словно очнувшись, повернулся к Доктору, внимательно на него посмотрел и уточнил:

— А ты сам-то что за Ганзу знаешь?

— Что я знаю? — переспросил Доктор и начал отвечать. — Ну, это был второй полис, возникший после Великого Потопа. Не очень удачный. Что ещё? В полисе два кампуса, хотя, говорят, что на самом деле три.

— Ага, — кивнул Аттал.

— Изначально, по какой-то причине, в один кампус поселили только русских…

— Откуда переселили-то, в курсе?

— Конечно! Я же немного жил там и своим был — дворовым пацаном. Поэтому хорошо помню, как у меня были друзья из затопленного Питера, Ростова-на-дне…

— На-Дону.

— Сейчас-то на дне.

— Сейчас на дне, согласен, — даже немного улыбнулся Аттал. — Кто ещё, помнишь?

— Из Краснодарского края у меня была девочка — Мила, первая любовь. Из Одессы, Кишинёва ребята, в схоле училось много из Евпатория. Волгоградские, конечно, да даже из Владивостока, и этот, сосед по парте у меня был — Ченка, он из Хабаровска. А классная руководительница из Калининграда, много про камни нам рассказывала вместо химии, — погрузился он было в воспоминания, но Аттал вернул разговор в русло.

— А кого во второй заселили, помнишь?

— Во второй? Немцев и ещё датчан, шведов и ещё кого-то, не помню точно — я политикой никогда особо не интересовался. Ну, и вот. Потом начались между кампусами разногласия, даже КГБ и национальная гвардия разбирались. Убили там полицейских — что-то такое ещё помню, но в остальном слабоват. Я там жил год всего, а после уехал с отцом к нам, вернее, к вам — в Ахею. Ещё до всех этих событий.

— Понятно, — Аттал приподнялся и выкрикнул. — Мирон! Мирон! Иди сюда. Садись вон напротив. Садись. Расскажи товарищу Доктору за Ганзу. Что — почём, хоккей с… э-э-э… с мячом. Мирон у нас спец по Ганзе — он тоже там вырос. Давай, Мирон.

— Так ты тоже жил в Ганзе? — удивился Мирон. — Не знал!

— Я в детстве, год или чуть меньше, — поспешно ответил Александр.

— А я там до двадцати с чем-то лет жил, всех знаю, все меня знают: и котлинские, и гарды. Что значит, про Ганзу, значит, тебе рассказать? — Мирон махом пересел и пожал плечами, будто разминаясь. — Тогда слушай про Ганзу…

— Иваныч, а можно я с вами посижу? — выкрикнул с параллельного ряда Нипель. — А то тут нифига не слышно.

— Ла-а-адно, садись, — протянул Аттал. — Давай, Мирон, начинай уже.

Все сели поудобней и Мирон начал.

— Короче говоря, Ганзу когда начали создавать, то планировали, что это будет что-то типа кооперации. Как и в Аквилее, сначала создали транспортный узел, соединили с белой веткой Союзной трассы «Путь», и заселение пошло. В Ганзе суть расположения полиса заключается в том, что в семидесяти километрах южнее находится крупный узел синей ветки, соединяющей промзоны…

— По-по-по!* (О-го-го!) — удивился Алекс. — То есть ещё и транспортный узел промышленной ветки находится недалеко от Ганзы?

— Совершено верно! Я ж говорю, уникальное месторасположение! Поэтому задачей Ганзы сразу стала торговля, сам понимаешь. Брать крупные партии товара с синей ветки, потом по дорожной трассе до полиса и через белую ветку, через Аквилею, распространять мелкий опт по другим полисам и городам Союза.

— Хорошая идея!

— А я тебе о чём? Так поначалу и складывалось, причём очень, скажу я вам, неплохо. Полис был ещё крошечным, домов триста, а в нём уже появился первый миллионер — Кудлатый Бёрн, так его звали. Норвежец, вроде бы. Тогда все о Бёрне заговорили, даже в Союзе, и знаешь, мне кажется, что именно его успех начал привлекать других людей, в основном с севера Европы. Полис начал расти понемногу, первым бургером* (бургомистром) стал поляк Гилли Градский — хороший мужик, знаю я его. И он меня, визуально. Градский давно уже от дел отошел, но до сих пор многое может — он серый кардинал немецкого кампуса, не меньше. Через какое-то время богатства у него стало намного больше, чем у Кудлатого Бёрна. Кстати, это Гилли создал Хольмгард, не знаешь?

— Футбольный клуб такой знаю — это да.

— Да, сейчас уже клуб. Но сначала это было объединение жителей, пострадавших от Великого Потопа. В ту пору в полис прибыло почти десять тысяч «потопчан» из затопленных городов Франции, Бельгии, Дании, севера Германии, да отовсюду. Поэтому в Хольмгард вошли… собственно, все новоприбывшие в него и вошли; и их дети тоже, сам понимаешь.

А в русском кампусе людей мало было — у Союза тогда не было денег вовремя строить жилье. Возводили, конечно, но медленно. Немцы обустраивались быстрее, их становилось больше, в том числе и в руководстве, поэтому множество полисных законов прописывались ими. Законы в Ганзе, чтоб ты знал, называются «скра». «Кто пишет „скру“ — тот и мажет икру», так стали говорить. Ведь оно как вышло? Огромную кучу ресурсов, направленных на создание всего полиса, немцы влили в свой кампус. Причем по вполне понятным причинам — в русской части достраивали только первую филу, а в немецкой уже третью заселяли. То есть всё по закону, по «скре», так и пошло. Сейчас полиция и администрация тоже находятся под дойчами и скандами* (германцами и скандинавами). Короче, у них дела пошли, у нас — нет.

— Когда хозяина нет, то хозяйство валится! — веско кивнул Аттал Иванович.

— А что русские? — заинтересовался Алекс.

— Так в русский кампус людей не очень много приезжало. Говорю же, селиться было негде, да ещё один застройщик сбежал с деньгами дольщиков. Скандал за скандалом. Только поутихло, люди пошли, как опять конфликт — в русском кампусе убили немецких барыг, толкающих наркоту. Убийц не нашли, но там свои были причины. Потом наши коммерсы кинули немцев, потом ещё пару раз швыранули* (обманули) дойчей, предоплату получили и смылись в Союз. Короче, вскоре на Немецком Дворе состряпали приказ, запрещающий жителям немецкого кампуса поддерживать гражданские отношения с жителями русского: нельзя было торговать, давать или брать в долг, даже обмениваться чем-то.