— Просто я осознала, что однажды мне всё равно придётся делать выбор, и лучше я сделаю его сейчас, чем потом. Это я и о сигаретах, и о своём бывшем. И мне стало наплевать на его «удобно». Я поняла, что такое любовь, и это явно была не она. Ладно, Саш, давай не будем об этом. Правда, чего душу бередить?

— Хорошо, только ты мне только расскажи, что такое любовь? Раз уж ты поняла. Есть ли она на самом деле, или ее придумал кто-то? — видно, Алекса глубоко задевала эта тема, раз он решился на такой горький вопрос.

Бо надолго замолчала. Наконец ответила вопросом:

— Радуга была красивая?

— Чего? Я недопонял тебя.

— Радуга, говорю, красивая?

— Конечно, но при чём это тут?

— Ты сейчас сможешь её описать?

— Что?

— Ты сегодня ещё не выспался, Сашка, — дружелюбно усмехнулась она. — Я тебя спрашиваю, ты сможешь описать радугу с тем же ощущением, насколько красивой она тебе кажется?

— Да нет, наверное, — немного подумав, сложно ответил тот.

— Вот так же сложно говорить о любви. Невозможно описать чувство, его можно только ощутить самому. Хотя, если представить радугу без одного цвета — это, наверное, и будет любовь.

— Бо, а почему без одного цвета?

— Потому что радуга с семью цветами — это влюблённость, а с шестью — любовь.

— Ха, интересное предположение, — усмехнулся Саша представленному. — А какой цвет исчезает, интересно?

— Красный — цвет безудержной страсти.

— А почему не фиолетовый, например, или оранжевый.

— Да ты чего, Сашка? Оранжевый исчезнуть не может, иначе он разрушит гармонию градиента, поэтому радуга способна лишиться только крайних цветов — или фиолетового, или красного. И она лишается цвета страсти и влюблённости — красного! Фиолетовый — это цвет полного равнодушия, мы даже так говорим: «да мне на тебя фиолетово», что означает «мне на тебя наплевать». Иногда радуга любви сгорает до этого цвета и тогда, действительно, становится параллельно. Поэтому, как бы это ни звучало нелепо, когда кончается влюблённость — начинается любовь. Ведь влюблённость просто на многое закрывает глаза, а любовь любит, даже зная недостатки, прощая и принимая их.

— Да ты философ, Бо, — уважительно покивал головой Сашка.

— Да нет, просто я это на себе прочувствовала, — ответила Бо.

Повисла неловкая пауза, и вдруг девушка весело спросила:

— А ты? Женат? Дети? Внуки?

— Не, я шалопай, — махнул Сашка.

— Холостой, что ли? — уточнила она.

— Да, молодой ещё, щегол! — ответил он.

— Не хочешь об этом говорить? Ты скажи, я…

— Да всё нормально. Просто не люблю насчёт неё…

— Сам смотри, не хочешь — не рассказывай.

— Так, а ничего такого. Влюбился в девушку.

— А что она? Сбежала, или упаси боже, что-то…

— Не. Просто, как это… не было взаимности у нас.

— То есть ты её не любил? А! Это она тебя не любила?

— Да, она меня так и не полюбила, ведь я не из их общества.

— И… У вас что-то было, или это такая платоническая любовь?

— Какая платоническая? Мне ведь тридцать лет?! Конечно же было!

— Прости, не хотела тебя обидеть. И что ты? Разлюбил? Влюбился снова?

— Нет, не разлюбил. Я до сих пор её люблю, но, знаешь, уже без красного цвета.

Они улыбнулись друг другу и намёку на радугу, давно сгоревшую в солнечных лучах.

— Ты её сейчас каким цветом любишь? Оранжевым или Жёлтым?

— Я и сам не понимаю, люблю, конечно, но с открытыми глазами.

— То есть? Что значит — с открытыми глазами? Не моргая? Как удав?

— Да нет! Регулируя лобными долями активность амигдалы — вот так.

— Круто! Правда я мало что поняла! Но слово «регулируя» даёт надежду.

— Да ты всё верно поняла, люблю её, люблю, но всё же контролирую себя.

— Это радует, Сашка, это радует. Однажды… Ладно, кстати, вот мы и пришли.

И действительно, через пару шагов они вышли из леса на узкую поляну, в конце которой возвышалась громадная насыпь Союзной трассы «Путь» метров десять высотой. Слева её прерывал арочный проём, на вершине которого гудела проезжающим составом квадратная коробка закрытого моста, а под ним «путинку» прорезала небольшая речушка, шумя о камешки.

— Тут перейдём на ту сторону «Пути», там, за насыпью, в лесочке, у меня есть одно тайное местечко — можно красноголовиков настричь полную котомку, — лыбилась Бо.

— А что, разве можно перейти на ту сторону? — вдруг изумился он.

— Да, конечно. Тут речушка бежит, неширокая вроде, но на тот берег не перепрыгнешь. Строители почему-то не стали её в трубы закатывать, мост над ней сделали. Мы сейчас её, кстати, по шлакоблокам перескочим, добрый человек какой-то проложил дорожку — вон она, видишь?