Шрифт:
– Конечно, скажу, что я - дура.
– Это же неправда. Ты так не считаешь.
Офелия села напротив меня.
– Здрасьте. Но ведь он убьет себя, так?
– А ты разве виновата? Он сам это выдумал. Ты же его не заставляешь. С какой стати из-за его идиотских выдумок ты должна врать? На себя же наговаривать.
– Он делает глупость. Он сам неправ, и меня заставляет унижаться. Но мне-то это не будет стоить почти ничего, а ему - жизни. Правильно?
– Все поняла?
– Ничего не поняла.
– Это схема; в ней ложь - явно правильнее, чем правда. И в жизни все время такие ситуации, но намного сложнее. Перевес в одну из сторон бывает совсем маленький, почти незаметный. И трудно решить, что же важнее: твоя правота и принципиальность или жизнь, чувства другого, пусть даже неправого человека.
– И как же тогда решать?
– У человека есть специальный орган.
– Какой?
– Совесть. А что ты смеешься?..
В дверь позвонили.
– Тихо, - я поднялся и пошел открывать.
На пороге стоял Джон.
– Привет, заходи.
– Нет, Толик, некогда.– Он казался испуганным и в то же время очень спокойным.– Офелию встретил. Вот.– Он протянул мне сетку с пакетом.
Сейчас нужно сыграть. Кровь стучалась в висках, и мне казалось, он может заметить это. Я внимательно осмотрел пакет и сказал раздосадованно:
– Из "Авроры". Рассказы. Не приняли, черти, раз рукопись возвращают. Интересно, что написали. Да ты проходи.
– Нет, старик. Пойду я.
– К Заплатину ходил?– спросил я так, словно это совсем не важно. По-моему, вышло очень ненатурально.
– Нет, раздумал, - соврал Джон и вовсе поскучнел.– Ладно, пока. Офелию увидишь - привет ей.
Он повернулся и пошел вниз по лестнице.
– Леля, - позвал я, входя в комнату, - привет тебе от Джона.
– Он что - знал, что я здесь?– почему-то испугалась она.
– Нет-нет, успокойся.
Тут она углядела у меня в руках пакет, вскочила, выхватила его и, содрав сургучную печать (знал бы кто, сколько душевной энергии и обаяния стоило мне убедить молоденькую почтовую работницу шлепнуть ее, якобы для розыгрыша товарища) и принялась рвать бумагу. Воистину, никакие муки совести не способны заглушить здоровое женское любопытство.
Очистив диктофон от ваты, мы снова улеглись на пол. Включен; благо "made in Japan" - автостоп четко сработал, когда кассета кончилась. Я перемотал на начало и нажал на кнопку воспроизведения.
...Слышится какое-то бессмысленное шебуршание, потом мой голос тихо произносит: "Поехали". Снова небольшая пауза, приглушенный гул машин, вдруг всплеск - возглас Лели:
– Ой! Это ты, Женя. Как я испугалась...– вот у нее почему-то получается очень даже натурально.
– Чего испугалась?– судя по интонации, он улыбается.
– Просто. От неожиданности. А ты куда? К нам, да?
– Я случайно здесь. Просто мимо шел.
– Ой, Женя, я тут с тобой промокну насквозь. Слушай, ты сегодня к Толику не зайдешь?
– Не собирался. А что?
– Ему пакет из Ленинграда пришел. Вдруг что-то важное. Я взяла, решила занести. Может быть, ты занесешь? А то у меня с собой даже зонтика нет.
– Ладно, давай. Зайду на обратном пути.
– Спасибо, Женечка...– она с такой нежностью произнесла его имя, что меня кольнула иголочка ревности.– Ты очень милый, Джон. До свидания.
– До скорого.
Леля закрыла глаза ладонью:
– Стыдно ужасно... Как стыдно.
– Перестань, Леля, - я обнял ее, снял руку с лица и поочередно коснулся губами прикрытых глаз.
А диктофон молчал. Вернее, текли из него какие-то нелепые звуки стук (возможно, дверей), шаги, неразборчивое бормотание где-то в отдалении. И так - добрых семь или восемь минут. Я уже решил с разочарованием и, в то же время, с облегчением, что Джон оставил пакет где-нибудь в раздевалке. Но вдруг раздался четкий голос. Я сразу узнал его - уверенный, ироничный и немного усталый:
– Добрый вечер, Женя. Простите, что заставил вас ждать. Трудный был сегодня день, как, впрочем, и все наши дни. Так значит, решились? Не ждал так скоро. А не праздное ли любопытство привело вас сюда?
Я так разволновался, что перехватило дыхание. Я почувствовал, как Офелия еще крепче прижалась ко мне. Весь последующий диалог мы выслушали не шелохнувшись.
Д_ж_о_н (нервно, путаясь в словах). Не знаю. Решился или не решился. На что решился? Мне плохо. Легко говорить это вам - вы намного старше. И с дедом было легко. А он написал, чтобы я шел к вам.