— Хотелось бы увидеть, насколько человечным может быть кардинал Великой Церкви, — проговорил Волдорт с легкой заминкой. — Да и может ли вообще? Пусть даже это будет маска.

— Смело. Однако добрые дела не нужно рассматривать, их нужно творить. И ты в этом гораздо лучше меня, чего уж тут рядиться, — кардинал сделал несколько шагов по комнате, словно разминая ноги. — Ты считаешь меня жестоким и неприятным? Не так ли?

Пресвитер в упор посмотрел на священника и, не дав ответить, продолжил:

— Что же. Пусть будет так. Но тогда я тебя уверяю, брат: это моя способность. И это моя добродетель — быть расчетливым и жестким. И это ничуть не хуже, чем другие добродетели разумного существа — человека: храбрость, верность, умеренность, справедливость, любовь, в конце концов. Да, не всегда у меня получается лучше всех.

Грюон вспомнил, как Волдорт перехитрил его в соборе Ортука.

— Но я все же стараюсь. И припомни, сколько ужасов творилось и творится во имя добра? Сколько преступных деяний было совершено во имя этой твоей добродетели? И скольких бед можно было бы избежать, ежели бы добрые поступки не грешили против благоразумия?

Волдорт молчал, но кардинал и не ждал ответа. Он уже понял, что священник изящно втянул его в подобные рассуждения только ради того, чтобы решиться в конце концов открыть, из-за чего он так неотложно звал его.

— Нельзя слепо верить любым высоконравственным добрякам, которые, кроме идеи Добра, не видят ничего. Они за этими идеями не ведают отдельных людей и за своими помыслами не способны беспокоиться о будущем, не могут даже задуматься о последствиях. Вспомни, о чем писал Остэлис.

Тут Волдорт едва заметно вздрогнул, но пресвитер заметил, что его укол попал в цель.

— Обладать какой-то добродетелью — это обладать вершиной, вкруг которой река порока. Вкруг вершины храбрости — трусость, доброты — равнодушие, благоразумия — глупость. И ни ты, ни я не хотим ступить в подобную реку, а потому будем до конца держаться своих добродетелей. Глупо слушать лишь голос доброты. И вдвойне глупо не слушать увещеваний благоразумия. И с тобой я тоже согласен: неправильно слушать лишь голос разума. Он безжалостен, а потому надлежит разбавлять его иными добродетелями. И тот будет счастлив, кто сможет совместить в себе все добродетели Небесные.

— Вы умеете говорить, — Волдорт отвернулся к окну, чтобы скрыть бурю сдерживаемых эмоций. — Впрочем, вам по сану положено.

Теперь молчал Грюон, терпеливо ожидая, как ждет рыбак, когда рыба глубже заглотит наживку, как охотник, который ждет, что зверь подойдет ближе.

— Тем не менее я поступлю согласно свой добродетели, раз уж мы вспомнили ее, — Волдорт выдохнул, словно ребенок, который, стоя по пояс в летней речке, собирается окунуться с головой, но холодная вода острыми иголками удерживает его.

И произнес неожиданно осипшим голосом:

— На Глоть нападут. Бесы истребят там всех. И это произойдет через пять-семь дней.

Кардинал замер, словно встретил василиска, смотрящего на него в упор своими змеиными немигающими глазами. Застыв, как раб на копях, что пытается нащупать голой ногой огромный алмаз и укрыть его от надсмотрщика: он ожидал совсем других слов. Волдорт, несмотря на всю сложность ситуации, не мог язвительно не улыбнуться. Воцарилась такая тишина, что было слышно ровное и спокойное дыхание раненого.

Паузу нарушил кардинал.

— Рассказывай, — коротко бросил он, словно погонщик, резким ударом подгоняющий медлительных волов.

— Ваше Высокопреосвященство, — начал было священник, но Грюон его резко прервал.

— Говори правду, ибо я по твоей милости едва не отправился к праотцам, так что можешь не лгать, я избавлю тебя от необходимости грешить. И твой дар видеть через молитву мне известен: к счастью для тебя и, как мне думается, для меня, Всадник не задевает эту часть Силы, тем более что она у тебя питается иначе. Так что не думай, что я подвергну тебя по этому поводу каким-то пыткам!

«Значит, проводники успели, значит, молитва имела успех и Лесли ничего не рассказал! — внутренне ликовал Волдорт, вовсе не обратив внимания на часть слов о собственном даре. — А как иначе? Проводники не позволили бы говорить с духом, если он не желает. И что-то я сильно сомневаюсь, что несчастный капитан захотел говорить с кардиналом после того, что его пес цепной сделал».

— Говори! — нетерпеливо бросил пресвитер.

И священник медленно заговорил, старательно подбирая слова:

— Да. Я просил стражей своего Плана уберечь дух Лесли Камило от пыток, что вы ему уготовили.