Шрифт:
— Я просто не хочу, чтобы тебе было больно, — пробормотал он.
Эмброузу хотелось заключить ее в объятия, прижать к груди. Он хотел почувствовать биение ее сердца рядом со своим. Ему не следовало так кричать на нее — вспышка гнева была вызвана страхом и смущением.
Он хотел быть тем, кто расскажет ей, наедине, о причине своего изгнания. Нет большего позора, чем не суметь рассказать историю самому и причинить боль тому, кто тебе дорог больше всего. И это было именно то, что Эмброуз чувствовал прямо сейчас — стыд.
Боль в ее глазах убивала его.
— Мне очень жаль, — повторила она, опустив плечи от поражения.
— Прости меня, — прошептал он, прежде чем заключить ее в объятия.
Эмброуз ожидал, что она будет сопротивляться, но она не сопротивлялась, она легко бросилась в его объятия, как будто знала, что он должен прикоснуться к ней. Эмброуз не заслужил этого — она была такой красивой, такой любящей.
Даже после того, как она обманула его, он не мог оставаться сердитым. Эмброуз знал, почему она это сделала, и понимал. Он ничего не рассказывал ей о себе, когда она рассказывала ему о своей семье, о своем учении. Мари не заслуживала того, чтобы ее держали в неведении.
— Я не хотел так сердиться, — сказал он ей в волосы, крепче прижимая к себе. Мужчина почувствовал мягкое дыхание воды на своем плече и вздрогнул. Такая невинная и милая, не готовая к жизни под океаном. — Я больше не буду просить у тебя прощения, Мари. Я буду делать все для тебя — всю неделю, я покажу мой мир. Я отвечу на все вопросы обо мне. Ни лжи, ни секретов. Клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы загладить свою вину.
Она отстранилась от его груди, настороженно глядя на него снизу-вверх. Затем девушка медленно улыбнулась.
— Я обвела тебя вокруг пальца, не так ли?
Эмброуз вздохнул и кивнул.
— Действительно. По крайней мере, ты больше не плачешь, — сказал он, прижимая ее к себе еще раз, когда облегчение накрыло его. Сейчас Мари была единственным человеком, который у него был. Если он потеряет ее из-за своего собственного характера, Эмброуз не знал, что он будет делать тогда.
— Не надо, — сказала она, ткнув его в грудь своим чертовым острым ногтем, — не кричи на меня. Это будет очень плохой пример для Деймоса, если он когда-нибудь увидит.
Его глаза сузились.
— Деймос? Вот о ком ты беспокоишься?
Она кивнула, одарив его согласным взглядом.
— Ну, конечно. Я планирую, что он будет вашим главнокомандующим, так что мы должны начать тренировать его.
— У него достаточно «подготовки», — сказал Эмброуз в ужасе. Она хотела, чтобы этот бездушный убийца был его главнокомандующим? О чем она только думала?
— Не убивай-все-что-дышит, тренируется, — сказала она бойко. — Но соблюдай приличия. И, по-видимому, мне тоже нужно научить тебя.
Он оскорблено посмотрел на нее сверху вниз.
— Прошу прощения? У меня прекрасные манеры.
Мари похлопала его по плечу своей изящной маленькой ручкой.
— Ну конечно же, дорогуша. Конечно, ты знаешь.
— Дорогуша? Женщина, ты только что оскорбила меня?
Мари посмотрела на него, потом прищурила глаза.
— На первый взгляд, «дорогуша» означает милый и нежный. Если ты хочешь считать это оскорбительным… тогда пожалуйста. — Она пожала плечами, дразнящий огонек в ее глазах завораживал, успокаивал его.
Он захохотал, приподняв бровь.
— Ладно. Это не очень хорошо, Мари. Но не волнуйся. Я верну тебя… с восьмищуполном размере.
Мари подняла руку.
— Ладно! Этого достаточно.
— С жирными, как ад, волосами, бездушными черными глазами…
— Серьезно, Эмброуз…
— И впалый желудок…
Мари рассмеялась, схватила его и зажала ему рот рукой.
— Из-за тебя мне будут сниться кошмары, — сказала она, обнимая его за шею.
Эмброуз усмехнулся, затем пощекотал ее бока. Ее визг звенел у него в ушах, заставляя его смеяться вместе с ней.
— Я сейчас описаюсь, — предупредила она сквозь смех, отбиваясь от его рук.
— Атланты не умеют писать, — нараспев произнес Эмброуз.
— Ну, а я буду!
— Развлекайся.
— Эмброуз, прекрати! Я не очень люблю щекотку!
Он покачал головой, прижимая ее к стене и обнимая за талию. Его бедра прижались к ее бедрам, и ее смех стих.
Боги, она была так прекрасна. Свет в ее глазах бросал розовый отблеск на ее лицо, придавая ей юный и невинный вид, к чему он был непривычен. Атланты были жесткими бойцами. У них никогда не было такой мягкости, как у самой Мари.