— Проведи меня в туалет, пожалуйста, — попросила Марина через минуту, когда я доел горошек.

Мне было не до того, но в этот момент я увидел взгляд Латышева. Он приподнялся с ватников и испепелял меня своей злостью телепатически. Мой главный враг. Я знал, что он мне завидовал — черной завистью. И убил бы при первой возможности — изощренно и мучительно. Откуда зависть? Догадайтесь с трех раз. Официальным триггером нашего раздора стала Марина — единственная в группе детородная и свободная женская особь.

Если бы Марины не было, то ее стоило бы придумать. Невысокая, худая, с впалыми грудками и настолько кривыми ногами, что, казалось, они начинали расходиться в стороны еще там, где заканчивался лобок. У нее были землистые, вечно грязные волосы, мутные зеленоватые глаза и обильные бурые конопушки. Она была безотказной — и что еще нужно для популярности?

Думаю даже, что Марина понимала, в чем ее ценность, и для чего она родилась. Мужчин она познала уже в 12, когда была спасена соцслужбой от непутевой матери, и оказалась в интернате — в аккурат перед Мадурайским инцидентом. А после Вспышки она два года выживала, как могла, получая защиту и пропитание взамен на сперму в вагине.

Потом она встретилась с ублюдками, и переспала со всеми, кроме женатого Калугина (а не врет ли Толя?) и пенсионера Иваныча. Щербинин утверждал, что старый пердун тоже что-то пытался — но не смог. А затем Марина стала марионеткой Латышева.

Кажется, это была моя третья ночь с ублюдками… когда я понял, куда попал. Коварный замысел Сильвестра заключался в том, что Марина меня совратит, а он получит сатисфакцию — мою сестру, на которую уже положил глаз. Девчонка действительно меня соблазнила, Латыш устроил скандал, но я отказался отдать ему Таню. Старый извращенец и моя чахлая сестренка? Вот уж нет. Именно тогда Селя избил меня, а я вогнал ему в плечо вилку. А когда Калугин прекратил побоище, Марина вдруг отказалась быть с Сильвестром.

К сожалению, лишь потом я понял, какого врага себе нажил. Но, это не повод демонстрировать страх. Поэтому, я взглянул в черные глаза Латыша, ухмыльнулся и подмигнул ему.

— Окей, детка, — ответил я Марине, и мы вышли в дверь, покрытую облупленной синей краской.

Там я закурил, и удовлетворил ее желание.

****

Огонь почти дожрал аптеку на улице Ленина, 44, и теперь перекидывался на соседние здания. Наконец он добрался до этого города, и сожжет его без остатка! Как многие перед этим, как все — когда-нибудь потом. Огонь — свирепая стихия, а люди давно не ублажали прожорливого Молоха.

Горин волновался больше, чем в лесу, беспрестанно растирая пальцы. Вертолет посадили посреди улицы и, несмотря на выстроенную фалангу пехотинцев, чувства безопасности у него не было. Это усугублялось и найденными останками Мчатряна. Сомневаться не приходилось — подтаявшая грязь была забрызгана кровью, рядом валялась трахея, армейская форма превратилась в клочья, а в куче всего, что не было съедено тварью, были обнаружены жетон майора и армейские часы. Перед пожарищем остались следы: босые, похожие на человеческие, но с более широкими ступнями, и длинными пальцами — следы морфов. И рядом — человеческие, в обуви. И даже следы животного: одичавшей собаки или волка.

— Я больше не пробуду здесь и пяти минут, — сообщил полковник жене. — Мы не сможем войти в эти здания, и осмотреть их. Мы не можем потушить огонь. Мы не пожарные.

Крылова рассеянно кивнула — сейчас ее мысли были далеко. Артур погиб. Ковчега не было. Да, Илья прав, сейчас они не попадут в здание… хотя там могут быть зацепки.

— Я прилечу сюда завтра, — она исподлобья посмотрела на мужа. — Я не могу сдаться.

Горин промолчал, с отвращением поглядывая, как Сидоров сгребает останки майора в большой пластиковый пакет. Затем он заорал:

— Пацаны, возвращаемся! Держим строй! Ерёмин, Олег, ТВОЮ МАТЬ, чему тебя учили!? Дурь должна быть там, где она должна быть — а не там, где она есть!

Лена по дороге к вертолету замерла, увидев в грязи знакомый узор. След. Ботинки с саламандрой на подошве.

Это меняло все. Если кто-то помог Мчатряну умереть, значит, кто-то заполучил Ковчег. Она почувствовала, как пульсирует вена на лбу.

****

Я снова пытался открыть кейс. Безуспешно. Это неумолимо приближало мои расшатанные нервы к варварскому вскрытию — которого, в то же время, я опасался. Я не мог позволить себе шуметь.

Это проблема. Если я не смогу достать содержимое дипломата и положить в рюкзак, то придется идти с ним — а это как будто ехать по средневековому Мурому на бугатти с мигалками. Ярко-красный кейс вызовет много вопросов. А учитывая, что «артефактом» интересуются монахи с бронебойными пулеметами — то мне грозила постоянная опасность, пока дипломат будет у меня.

Размышляя над решением дилеммы, я снова отвлекся на фотографию с блондинкой. Хороша ведь, чертовка! В голову пришли слова и рифмы. Я достал из рюкзака тетрадь с ручкой, и записал то, что получилось: коряво, конечно, но для этого уродливого мира даже такие строки — ляпота…