— Как спалось на новом месте? — спросила она, не отрываясь от компьютера, в котором уже нашла тысяча триста второй способ взломать код на кейсе.

Я вознес хвалу небесам, что она не злится за вчерашнее. А может, это даже зашло мне в карму?

— Не издевайся, — я притворился сердитым. — Попробуй как-нибудь сама — сто кретинов вокруг храпят и мастурбируют, а еще хамят и угрожают.

Она улыбнулась, но глаза ее были прикованы к экрану. Интернет, в целом, прекратил существование, но некоторые сервера функционировали и были связаны спутниковой связью — скудные остатки илонмасковской задумки.

— Сегодня будет поминальный обед — по погибшим в Межнике, — сообщила ученая, пока я крутился вокруг ее кресла, вымывая шваброй пол. — Постарайся убрать в виварии до этого времени, — наконец, она посмотрела на меня. — Конечно, ты можешь вернуться и фламбировать лабораторный стол после мероприятия. Но, мы не знаем, какой ты в пьянке.

Какой… какие же глупые вопросы могут терзать людей? Я любил выпить, пил много, и часто напивался до усрачки. А что, разве есть смысл планировать жизнь? Ведь завтра может и не наступить. Но Кареглазке я ничего такого не сказал.

— Это свидание?

— Что?! — она улыбнулась, но быстро снова надела маску суровости. — Нет. Уймись.

— Я не успокоюсь, пока не завоюю тебя. Ты должна быть моей, — затарахтел я самые романтичные слова самым привлекательным своим баритоном.

— Господи, да что же с тобой такое?! Молись, чтоб мой муж тебя не услышал, — на ее лице отобразилось непонятное чувство жалости и удивления. — Он с тебя шкуру сдерет.

— Так давай уедем! Что мы здесь забыли? Есть куча прекрасных мест…

Она грустно покачала головой.

— Нет. Прекрасных мест не осталось, Гриша. Некуда бежать, пойми. Без защиты стен и солдат, выжить невозможно. Мы все — заложники фуремии.

Я ничего не ответил. Мне было что сказать, но я задумался. Судя по всему, ее жизнь тоже была омрачена дилеммами. Если я смогу их решить — она будет моей. Я понимал, что это может быть слишком затратным и опасным. Стоит ли прекрасная чужая жена того, чтоб я рисковал всем ради секса с ней? Не факт. Но когда я загорался, я всегда шел до конца. А с ней вообще все было как-то иначе — я чувствовал, что умру, если не пересплю с ней.

****

Символические похороны (трупов ведь не было) собрали в столовой почти всех жителей Нового Илиона и, как полагается, сначала бабы порыдали под заунывное пение отца Киприана, а мужики с печальными минами произнесли прощальные слова. А затем… столы ломились от спиртного и еды: огромные кастрюли с капустняком, тарели с мясом и рыбой, картофель и яйца — внезапно все захотели праздника, и никакие смерти сослуживцев не могли бы их удержать…

Ожидаемо, я перебрал — как и многие; непривычное количество людей и танцевальная музыка действовали вдобавок опьяняюще. Было ощущение, что это свадьба либо на крайний случай — веселая вечеринка. Водка лилась, как в сухую землю, хотелось еще и еще.

Несколько парней выскочили в центр столовой и стали плясать прямо в своих камуфляжных штанах, к ним присоединился еще один талант в матросской тельняшке и стал показывать нижний брейк — а ему все хлопали и свистели. От такого мой Цербер не удержался, и тоже выскочил на танц-пол, забавно подергиваясь горбатым туловищем и виляя хвостом, в сопровождении периодических завываний. Оскар смерил его презрительным взглядом.

Горин не пил, от слова совсем, но пребывал в довольно радушном расположении духа. Он испытывал странное чувство удовольствия от того, что видит своих людей в хорошем настроении. Его офицерский стол находился впритык к столу ученых, и он то и дело подходил к нам чокнуться со своим стаканом, наполненным виноградным соком. Я же все время тянулся с рюмкой напротив — к Елене Ивановне, чтоб чокнуться с ней последним. Кажись, она это просекла, и стала избегать меня, но я был настойчив… Хоть это и суеверие, но — почему бы и нет?

В какой-то момент на нашем столе появилось огромное блюдо с деликатесами: яблоки и груши, цитрусовые и порезанный арбуз. Подарок от полковника.

В какой-то адской ненасытности я напхнул полный рот фруктами, но, увидев вдруг рыжего Сидорова, тянущегося к тарели, поспешил перед ним. Я склонился над столом, мои губы приоткрылись в предвкушении новой порции, и еще не пережеванная и непроглоченная фрутоза не удержалась… что-то похожее на мандариновую дольку вывалилось обратно на блюдо, и было мгновенно сметено лейтенантом — он не увидел моего маневра, не понял, куда девался весь десерт, и был рад, что сумел заполучить хоть что-то.

Мне даже стало неловко — особенно, когда я встретился глазами с Кареглазкой, и понял, что она все засекла. Но, она только хмыкнула, промолчав, и мне полегчало.

Музыка стихла, Сидоров вынес стул с гитарой, и там появился Горин. Признаюсь, несмотря на мои сопернические чувства, сразу появившиеся к нему, как к мужу моей Кареглазки, форма ему шла, особенно парадная, с полковничьими погонами. В мгновенно установившейся тишине он одну за другой исполнил несколько грустных солдатских песен, что-то из Любэ, затем Газманова. Закончив, он убрал руку с грифа, и устало склонил голову.