— Исключено, — она снисходительно улыбнулась. — Морфы — это больные люди. И они не могут давать потомство. Это ведь не новый биологический вид.

— Если бы все больные люди не могли оставлять потомство… — саркастически протянул я.

— Если бы ты не был таким дураком, — засмеялась она, но не продолжила, что произошло бы в этом случае.

— То встретил бы тебя пять лет назад? — продолжил я вместо нее. — И сделал тебя беременной?

— У тебя не было шансов, — отрезала Елена Ивановна, бурно покраснев на лице и шее.

Я взял ее ладонь, и застыл, глядя в упор в медовые очи.

— Я умею быть очаровательным.

— Без шансов! — засмеялась Кареглазка. — Слишком молод. И вообще не в моем вкусе. Донжуан!

— Ты меня не убедила, — сообщил я. — Просто представь, как я целую и ласкаю тебя.

— Ты охренел?! — возмутилась она.

Боковым зрением я заметил приближение Горина. Надо прекращать флирт. Главного я достиг — понял, что Кареглазка любит кокетничать также, как и все девчонки, и заронил в ее разум теоретическое предположение о нашем интиме. Кто знает — вполне возможно, что в следующий раз, когда она будет спать с мужем, она представит меня?

— Ладно, — замял я тему в аккурат к подходу полковника. — Но если она беременна, то должен ведь быть источник беременности, — Горин пристально смотрел то на меня, то на жену, поэтому я сделал вид, что мы активно обсуждаем научную теорию. — Самец, что ли. Кто-то ведь является отцом маленького чудовища?

— Что?! — удивленно спросил полковник, акцентировав букву «Ч». — Что ты мелешь, Менаев?

Ученая посмотрела на меня, а затем на мешок, который как раз укладывали в вертолет.

— Он выдвигает научные теории. Правда, бредовые и бесполезные, — она ехидно улыбнулась. — Думает, что он такой же умный, как и вирусологи, иммунологи и эпидемиологи.

— Шибко умный? — Горин неодобрительно уставился меня, в то время, как Крылова показала мне язык. — Хорошо, значит, я придумал, куда тебя поставить работать.

****

Крылова пылала счастьем, и ей было за это неудобно, ведь слишком много людей погибло. В то же время, Ковчег был у нее, и ей никак не удавалось скрыть радость. А вот на муже лица не было…

Из школы донесся разъяренный рев, и полковник сощурился. Необычная активность для этих тварей. Обычно днем морфы прятались в подземельях. Ведь ультрафиолет был для них губителен: сжигал кожу, ослеплял, вызывал жуткую боль. Правда, сегодня люди потревожили тварей… Но, как бы там ни было, здесь, снаружи, было безопасно.

— Пора улетать, — Горин раздраженно посмотрел на жену. — Нам дорого обошлась твоя коробка.

— Никто не знал, что здесь спит стая, — она сжала губы. — Илья, мне жаль. Правда.

— Надеюсь, теперь ты довольна.

— Хорошо, Илья, — девушка свела брови и прищурилась. — Я все поняла. Больше не будет никаких рейдов, потому что ты не можешь предусмотреть наличие морфов и оборону от них.

Ударила по больному месту. Полковник налился кровью, вытаращив глаза. Что?!

— А кто виноват? — продолжила Крылова. — Я? Я вроде делаю свою работу, и пытаюсь сделать лекарство. И Ковчег для этого необходим, — муж попытался что-то сказать, но Лена своей интонацией осадила его. — А ты? Ты что делаешь? Переводишь стрелки?

— Бляха-муха! — выругался он и повернулся к пилоту Куриленко. — Взлетаем. Мы только что сделали важное дело — потеряли десять пацанов и достали коробку.

Горина трясло от гнева, но он обуздал агрессию. Главное — ничего не говорить первые минут 10. Тогда гормон покинет мозг, и не сделаешь нечто, о чем потом будешь жалеть. Конечно, это срабатывало не всегда. Когда получалось, он чувствовал себя победителем левиафана. А если нет…

****

Мы взлетели, и Ми-8 завис на высоте третьего этажа, ненадолго, перед тем, как взять курс на Новый Илион. Все расстроенно поглядывали на пустые места, еще час назад занятые сослуживцами. Я взял руку Кареглазки, пользуясь грустным моментом. Она не отреагировала, уставившись на мешок с тварью под ногами — а ее муж сердито глядел в окошко.

— Эй! — воскликнул один из солдат. — Что это?

Окна напротив, в каком-то из классов, зазвенели, и рассыпались. В образовавшемся проеме появился долговязый нелюдь со свежими рубцами на морде. Он ревел, клацая клыкастой челюстью, пока солнечный свет обжигал его кожу, шипевшую, как на сковороде. Одного глаза нет. На груди дымятся буквы «ХТК». Охотник!?

— Расстреляйте, к чертовой матери! — приказал Горин.

Но кракл уже исчез. Налеткин огорченно вздохнул, откладывая автомат в сторону. Вдруг в классе что-то мелькнуло, и Охотник с разгона выскочил в окно. Его прыжком можно было бы восхититься, он был достоин олимпийских медалей. От школы до вертолета было не меньше 5 метров, для человека это было бы немыслимой дистанцией — но, монстр преодолел ее. Под ураганный грохот двигателей и пропеллеров он ворвался в салон Ми-8, и ухватился за Налеткина. Сержант заорал, не удержался, и вывалился вместе с краклом. Он грохнулся на асфальт, пустив под себя лужу алой крови. Но — не Охотник. Морф уцепился за полозок от шасси, и стал подтягиваться наверх. Солнце обжигало его, покрывая серую кожу многочисленными язвами, но он был настойчив. Еще чуть-чуть, и он почти достиг салона.

Его нужно было сбить, расстрелять, но его позиция была довольно выигрышной. А если он проникнет внутрь…

— Чего тормозите?! — я дрожал от ужаса. — Он же сейчас будет здесь!

— А солнце? Свет? Он ведь должен сгореть! — ответил Самойлов, слинявший подальше от места, где он сидел вместе с Налеткиным.

Горин сжимал пистолет, и казался невозмутимым, но его выдавала лысина, покрытая испариной. Коровин и Черданцев выставили автоматы, а Елена Ивановна уцепилась в дипломат. В это время Охотник достиг нужной зацепки, и ворвался в салон. Полковник выстрелил, но морф оказался феноменально ловким — несмотря на ультрафиолет, уже почти превративший его в жаренного слепого карася, он умудрился уклониться. В итоге, пули погрузились в туловище, и даже в голову, но мозги остались целы. Пошатываясь, он бросился к Кареглазке.