— Ты здесь всегда теперь будешь жить? — уставилась она на отца, но ответила я:

— У меня к тебе такой же вопрос: ты с нами будешь жить или сама по себе с котом?

Я не стала уточнять, с каким. И очень надеялась, что этот кот тоже не станет ничего мне завтра уточнять. Меня с ним дома не будет, с ним я встречусь на нейтральной территории, хотя после кафе и подъезда я уж и не знаю, есть ли в городе нейтральные полосы для переговоров с врагом по имени Савелий. Или его Сергеем на самом деле зовут?

— А где я должна жить?! — не додумалась промолчать наша дочь.

— Так папа тебе квартиру снял. Только в ней живет посторонний. Интересно, а другого постороннего ты сюда к нам приведешь?

— Надя, ну пожалуйста! — подал голос Лешка и даже по столу ударил: не кулаком, ладонью, но все же: на лицо попытка призвать меня к порядку.

Только порядки тут устанавливаю я. Это они все без разрешения ввалились на мою территорию с котами и собаками.

— Что, пожалуйста?! Ты же еще до кучи Шарика приведешь! Мне с ним на коврике у двери спать?

— Надя, я сказал, что загородный дом куплю. Сказал?

— Да ты слишком много чего сказал сегодня! А твоя дочь — молчит. Спроси ее, чего она меня со своим Сергеем за нос водила, а? Я видела его в кафе, он дорогу у меня спрашивал… в библиотеку! Плевать куда! Она же мне ничего не сказала потом…

Да, я очень хотела знать ее версию до «алиби» этого самого «Сергея»!

— Мама, он был в маске! — взвизгнула Оливка.

— Он не был в маске! — перекричала ее я.

— Тогда я не знала, что это он! Сказала же тебе, что не узнала его…

— А потом?

— Я не показывала тебе его фото, потому что мне было стыдно, что он испугался и хотел сбежать до моего появления. Он-то мое фото в сети видел, это я его — нет. А потом он попросил меня познакомить его с тобой, чтобы он мог сам лично извиниться за кафе. Но ты хорошо держалась весь ужин — папу жалела?

Какой вызов? Что она знает, что?

— Чем я его жалела? — мой голос дрогнул.

— Но ты же сделала зачем-то вид, что не знаешь Сергея…

— Да откуда я могу его знать — я его три метра провожала всего…

— Слушайте! — наконец вышел Лёшка из себя и из-за стола. — Больше двух говорят вслух. Вы о чем, мои прекрасные дамы?

— О рыцаре! — сплюнула я. — Лишенного наследства…

— Мама, какое тебе дело, сколько он зарабатывает! — снова кричала Оливия…

— Господи, это про Айвенго… Который шлем отказывался снимать, чтобы оставаться инкогнито. Я тебе читала Вальтера Скотта, и ты должна была хотя бы фильм вспомнить…

— Мам…

— Что мам? Пошла спать! С котом! Нет, в душ! И отцу полотенце возьми!

— А ты, мам, не можешь взять?

Какая злость в глазах — будто это я виновата, что она такая дура. Она дура в отца!

— Ты можешь хоть что-то сделать сама? А то ты ни профессию выбрать не можешь, ни на работу не к отцу устроиться, ни от парня нормально уйти, ни с новым нормально познакомиться… И кота даже воспитать не можешь!

— Надя!

На этот раз Супрядкин схватил меня за руку, за обе руки. Завел их за спину, точно смирительную рубашку, хотя я не собиралась кидаться на дочь с кулаками.

— Ты чего завелась? Из-за меня? Из-за Богдана?

— Из-за Шарика! Я чувствую себя дворнягой, которую вышвырнули на улицу из собственного дома!

— Надя, ты хочешь, чтобы я ушел?

Он говорил со мной из-за спины, все еще не отпуская мне руки. Хотя у меня уже руки опустились — ничего не хотелось делать, ничего не получалось решать, даже на ругань не осталось сил и желания.

— Да! В душ! Идите вы все в баню! Вот честное слово… Достали!

И я вернулась к розам. Схватила телефон и написала идиоту, что жду его завтра в том самом кафе за тем же самым столиком, за которым он не дождался мою дочь. Я его точно дождусь, чтобы фэйс-об-тэйбл дать!

— Ну, пока папа в душе, может, скажешь мне что-нибудь? — ввалилась я к дочери в комнату без стука, когда она, мокрая, еще не разобрала диван.

Не хотела кота тревожить. Это на мать ей плевать!

— Что именно?

— Про кафе. С папой это прокатило. Со мной — нет. Интересно, как можно не узнать парня, с которым ты спала?

Оливия выпрямилась.

— Мам, я тебе камасутру на день рождения подарю. Вот все и узнаешь. И заодно папу порадуешь!

— Не смей мне хамить!

Она сжала губы, но лишь на миг.