– А ты не умрешь. Здесь нет никаких мертвых. Смотри как здесь хорошо! Мы с тобой, чтобы хранить тебя. И наш совет: оставайся. Живи с нами здесь. Под хрустальным небосводом.

Николай еще раз восторженно огляделся вокруг:

– Так вот оно какое – небо в алмазах?!

– Да. Такое. И быть здесь – венец всему.

Николай не заметил, как оказался вдруг у самой границы свода, где из белесой соляной, как будто, поверхности торчал огромный ограненный продолговатый алмаз, на который и приземлился, получив вдруг облик белоснежной птицы с человеческой головой, мальчик, с которым он только что разговаривал.

– Венец, потому что много алмазов?

– Венец, потому что всё отовсюду всё лучшее сюда стремится и сюда стекается. Смотри: эти кристаллы совершенны! В них немыслимая красота!

– Да… Хорошо тут, – Николай вдруг понял, что его здесь, вроде бы как, и нет. Вернее, он здесь есть, но сразу повсюду. И его не видно, вернее, он не может увидеть ни рук своих, ни ног. Но ангелы разговаривают с ним и сразу все одновременно, об одном и том же, и при этом он всех их сразу понимает.

– А как же вы меня видите?

– Человек, это не руки и ноги. Человек – это его мысли и его душа.

– Мы видим их.

– Но как?!

– Ты тоже сможешь познать, понять и увидеть, все, что захочешь.

– Можешь получить любые новые ощущения.

– Можешь познакомиться с кем захочешь. И любого узнать, как самого близкого тебе человека.

– И Наполеона?

– И Наполеона. Он, кстати, не самый интересный диктатор. Цезарь, Александр Македонский, Чингисхан – тоже здесь.

– А женщины?

– И с любой женщиной. Так близко, как пожелаешь.

– Только ум и душа?

– В любой форме, в какой только захочешь.

– А почему люди не попадают сразу сюда?

– Мало, кто вообще сюда попадает. Здесь только те, кто исполнил предназначение.

– А Бог?

– А мы и есть – Бог. И ты станешь частью Бога. Если останешься.

– А где при этом живут люди?

– Они там, где ты был. У каждого из них – свое предназначение. И кто-то попадает сюда, когда его исполнит. А кто-то, и таких большинство – нет.

– А я?

– А ты исполнишь. Это сразу видно. И потому ты уже с нами, здесь.

И Николай вдруг почувствовал наслаждение от всемогущества: быть сразу повсюду, все понимать и думать остро и стремительно, до всего дотягиваясь мыслью практически мгновенно. Да только вот нет их – этих предметов. Одни облака. И всякая вещь существует не в образе даже, а просто в понимании и ощущении ее.

– Да, так устроен мир. Есть только то, о чем ты можешь подумать. И все, о чем ты думаешь, обретает реальность.

– Все-все?

– Здесь нет предела фантазии. Она безгранична. И в этом смысл.

– Нет, я так не могу.

– Можешь! Фантазия – самое главное! Она делает человека подобным Богу. То, как ее исполнить, приходит потом. И приходит обязательно.

– Подожди! Но ведь есть наука.

– Фантазия – это «что». Искусство и наука – это «как». А человек и человечество – это всего лишь средство для исполнения божественной фантазии.

– Но я еще ничего не придумал! И еще не понял, что же я должен совершить!

Внезапно ярко-белый молочный цвет погас. Наступила невидимая пустая, но очень объемная пугающая черная тишина.

***

– Ваше высокородие, кажись, достали! – впередсмотрящий на марсе радостно закричал столпившейся на палубе команде учебного фрегата.

– Слава богу! – прошелестело по рядам.

– Жив ли? – задал тревожный вопрос командир корабля.

А вот на этот вопрос ответить пока никто не мог.

Шлюпка, поймавшая среди бурных волн тело курсанта Морского корпуса, дружно взмахнув веслами устремилась к своему кораблю. Можно было пока с надеждой выдохнуть и расслабиться.

– Как это произошло, вахтенный?! – учинил допрос капитан второго ранга, выскочивший полуодетым на палубу из командирской каюты, – Он что, сам с мачты нырнул?

– Нет, ваше высокородие. Боцман отправил его снять звезду с клотика грот-мачты.

– Что?!

– Думали, что посмеются, как водится. И дело с концом. А он полез. Ретивое взыграло!

– Боцман, вы отменили команду?

– Да куда там! Отменил и не раз. «Стой! – кричу, – Назад!» А он сделал вид, что не слышит. До бом-брам-реи в секунду взлетел, стервец. А оттуда уже и на клотик полез. Тут уж кричать нельзя – испугается, точно сорвется.

– Значит, не испугался?

– Никак нет! Но волна набежала, ударила в борт и мальчишку сорвало с мачты. Там наверху размах метров двадцать будет, никак не меньше. И я бы не удержался, слетел.