– Ничего лишнего не говоришь.
– Шестопалова тряхнула золотой гривой и, не дождавшись ответа, заключила: - И правильно делаешь. Я сама себя боюсь.
– Лена кивнула - бокал пуст, Ребров наполнил да краев, даже перелилось чуть на салфетку.

– Обожаю шампанское...
– и мужиков.
– Лена заглянула в глаза Реброву.
– Ты уедешь, и у меня будет другой. Не обидно?.. Только без вранья!

– Отчего ж...
– Ребров гладил ее руку, - обидно.

– Врешь ты все!
– Лена рассмеялась.
– Если б я исчезла навсегда... прямо сейчас... на глазах... ты б и не вспомнил. Никогда!

– Пожалуй, - не стал юлить Ребров.

– Именно это держит!
– Раскрыла карты фрау-мадам-сеньора, давно освоив и полюбив игры в откровенность.
– И еще! Ты всех настроил против себя. Совболото тебя не приняло. Гонору много. Все только и гадают: кто за тобой стоит?

– Я знаю в Москве женщину... редкостно хороша... с ума сходит, чтобы узнать: кто за мной стоит?..

Шестопалова поджала губы:

– Лучше меня?

– Совсем другая!
– Ребров тоже отпил.

– Пошел к черту!
– В притворном гневе выкрикнула Лена.
– Учти, в совболоте и не такие тонули!

За столом, в охотничьем домике, сидели маршал авиации, Сановник, Мастодонт, Марь Пална, Седой и представитель братской партии. Прислуживали маршальские денщики. У стен густо синели вороненые стволы охотничьих ружей: у маршала трофейный "зауэр три кольца", у Мастодонта "уитэрби", у Сановника бельгийская двустволка-вертикалка. Представителю вручили тульское ружье, не раз выручавшее и других представителей и служившее подобно резиновой шапочке или плавкам напрокат в бассейне.

Марь Пална обошлась без ружья, Седой также демонстрировал сугубо мирный нрав, на выстрел не претендовал и охота его, не менее захватывающая, разворачивалась в дебрях обмолвок, случайно оброненных фраз, красноречивых вздохов... Седой перебирал мысленно каждое словцо, перемывал, будто золотодобытчик в поисках бесценных крупиц недоступных сведений.

Закусь на сей раз обеспечили деревенскую: на столе на полотенцах, расшитых по углам красными петухами, громоздились соленые грибы, моченые яблоки, четыре разновидности квашеной капусты, маринованные чесночные головы с кулак младенца, блюда зелени - кинзы, петрушки, укропа, аниса соленые арбузы и фисташки, присыпанные солью, привезенные Мастодонтом из последней поездки к азиатским подопечным. На отдельном блюде дымились домашние пироги. А чуть поодаль в фольге, чтобы не растерять пар и не истечь жирком, прел, ожидая срока, молочный поросенок. По торцам стола и в центре - бутылки водки со слезой, по две, по три вместе напоминали группки деревьев на безлесых пространствах.

Маршал запустил в пасть тонко шинкованные капустные локоны, запил домашним квасом:

– Смертельный выстрел мой... выходит, губы мои... заливные губы лося! А?
– Маршал толкнул в бок худосочного представителя, озабоченного нетрадиционностью стола: Икры нет! Что жрать?..

Марь Пална разломила пирожок и протянула половину Сановнику интимно, будто участнику общего заговора: впрочем, отчего будто? Сидевшие за столом и были заговорщиками...

Седой улыбнулся. Мастодонт схватил винтовку, переломил, приставил ствол к уху Представителя, гаркнул:

– Что, брат, нос повесил? Кавьяр ищешь? Держи!
– Вынул из толстых охотничьих штанов банку, протянул Представителю.

Сановник сжевал пирожок, наклонился к Марь Палне, зашептал. Седой обратился в одно сплошное ухо, хотя безразличием его лицо напомнило камень.

К охотничьему домику примыкала баня: кроме Мастодонта присутствующие кутались в длинные махровые простыни с квадратными черными печатями в углах МО СССР.

Седой пошел за чаем, подтянул простыню, чтобы не возюкать по выскобленному до белизны полу. Марь Пална увидела на икре Седого, рядом с темными пятнами варикозного расширения вен голубую русалочку.

Марь Пална впилась в татуировку, бросилась к сумочке и... удалилась. В туалетной комнате заперла щеколду, вынула из сумки простенький, размером чуть более железного рубля медальон. На серебре крышки выгравирован вензель с завитками и... переплетениями. Марь Пална щелкнула крышкой... заглянула и упрятала медальон. Вышла к мужчинам.

Сановник разрезал поросенка, обратился к Мастодонту:

– Что Ребров... успокоился?..

Мастодонт отвечать не возжелал, пошел багровыми пятнами и даже отставил, так и не опрокинув, полную рюмку.

Марь Пална оттащила Сановника к окну. Седой сызнова обратился единственно в слух, но... бесполезно - маршал бездарно терзал струны гитары и вопил с удручающей монотонностью:

– ...и танки наши быстры... и танки наши быстры... и танки наши быстры...

Марь Пална приникла к Сановнику. Мастодонт исподлобья наблюдал за парой: о приятности зрелища и речи не шло, но... и негодовать глупо. Мастодонт с легкой руки Марь Палны уже не дурно "отжал" Сановника, подхарчился информушкой экстра-класса и хорошо понимал: не задействуй прелестей Марь Палны, бесценный канал накроется. Мастодонт крякнул, хрипанул, вырвал из рук маршала гитару: