– Что же это творится?..
– Генерал развел руками.
– Страшно газеты читать...

– А вы не читайте...
– разрешил Седой.

– Ну как же?..
– Жалобно вопросил генерал.

– Так же... не читайте... и все. Что газеты?.. Все решают деньги... Седой пнул кофр носком ботинка.
– Завтра доставите?

– Сегодня вечером... в двадцать один тридцать!
– Рапортовал генерал, радуясь, что хоть чем-то может угодить гостю.

– Точно?
– Седой потянулся к телефону.

– Обижаете...
– генерал развел руками.

Седой набрал номер, не представляясь, уронил в микрофон: - Это я... сообщи встречающим... двадцать один тридцать... сегодня... сегодня!..
– С раздражением швырнул трубку.

Лавров нажал кнопку, вошел адьютант - взгляд на генерала - подхватил кофр, беззвучно удалился.

Поднялся и Седой:

– Как здоровье?
– В глазах смешинка, или генералу только почудилось?

– Не жалуюсь...
– не твердо оповестил генерал, пытаясь понять какого же ответа от него ожидали.

– Ну и отлично!
– поддержал Седой, не испрашивая разрешения, будто у себя дома, налил еще рюмку коньяка, выпил и, не сказав ни слова, ушел. Генерал вцепился в столешницу: каждый понял, кто есть кто.

В камере Ребров коротал время не один. Сокамерник представился Сеней - ветераном диссидентства, на сей раз схваченным за оскорбление президента.

– Чем же ты оскорбил президента?
– Ребров сразу смекнул, что Сеня-диссидент, оскорбитель президента, конечно же работает на "кума", то есть на следствие, попросту стучит...

Сеня развалился, полусидя на койке:

– Слушай, если про слона сказать, что он слон или про бегемота, что он бегемот - это оскорбление? А про осла - осел? Оскорбление?.. Нет, Сеня хмыкнул - констатация...

– А ты за что?
– Полюбопытствовал оскорбитель.

– Вызовут - расскажут за что...
– резонно предположил Ребров.
– Может соснем чуток?..

Сеня желал общаться:

– Еще надрыхнешься... Я вот один здесь куковал два месяца, не с кем словом переброситься.
– Сеня замер, сощурил глаза.
– А ты, случаем, не подсадной?..

– А ты?
– В тон съязвил Ребров.

– Я?
– Сеня рассмеялся в голос.
– Да я в списках госдепа в первой двадцатке... я Марченко знал...
– Сеня догадался, что лишний треп неуязвимости ему не прибавляет, сменил регистр: кто не знает чудеса маскировки комитета? Наморщил лоб.
– Я... нет!

– Тогда и я... нет!
– Поддержал Ребров.
– Часто на допрос таскают?

– Как у них настроение... но не лютуют, того, чего ты ждешь нет... двухсотваттную лампу в морду... дергать по ночам... нет... Вроде примарафетились, с пониманием, даже с сочувствием тебя разрабатывают, но это видимость, внутри они те же ребята, что двадцать, сорок лет тому... только свистни... и понеслась...

– И как же тебя разрабатывают?
– не утерпел Ребров.

– Душеспасительными разговорами... и демонстрацией вольнодумства... чтоб мог подумать что ты и они единомышленники... неподготовленных здорово пробирает. Рассчитываешь биться головой о цементную стену... а на поверку - вата... весь запал пшиком и выходит... Ушлые ребята, терпеливые... все по-доброму да по-доброму... и вдруг, как врежут поддых, мало не покажется...

– Бьют что ли?
– Приподнялся Ребров на локте.

– Других, что ль, способов нет?.. Пруд пруди!
– Сеня отпил холодного чая, пояснил.
– Человека в Лефортово не с облака привозят... каждый где-то чего-то когда-то, они раскапывать мастера... так, мол и так... значит анальный секс уважаете?..

Холин сидел в любимой белой гостиной своей квартиры в Цюрихе и плакал, без стеснения и намека на мужественность:

– Уж и не мечтал, здесь оказаться. Ольгу жаль... вот попала.

Напротив, с обожаемым "чекистом за бугром", примостился верный Пашка Цулко. Пашка принял свою дозу и нравоучительно заметил, показывая, что все московские фокусы Холина ему известны:

– С Олькой ты здорово обтяпал... честно скажу, не ожидал... не верил, что сможешь...

– Ты о чем?
– Холин погрузился в привычную атмосферу вранья и "несознанки", царящую в совколониях.

– Ладно... ладно...
– Выпивка настроила Пашку на добрый лад. Прогнусавил: - Не сыпь мне соль на раны!.. Не сыплю! Молчок! Твоего предшественника Реброва конторские взяли в оборот... Я подкинул коллегам тягостные для него бумажки, по дурости подмахивал, да подсовывал... Ребров из наших с тобой грехов кое-что умыкнул в Москву, не поймет, дурья башка, что грехи не наши персональные, а групповые... а в группе сам знаешь кто!.. себя, а значит и нас, сожрать не дадут...

В кабинете следователя КГБ подполковника Грубинского тихо, и лишь позвякивала ложка в стакане чая. Ребров сидел на стуле уже который час, неспешно разговаривал с подполковником.