Все же Всевышний не оставлял их на полный произвол. Если бы они присмотрели младенца, ДН бы с ним не справился, даже наняв десяток нянек. Да и с двухлеткой тоже. А с Васей можно хоть чуть-чуть поговорить.

Пока готовились документы на удочерение, Паше с Дашей разрешили навещать малышку каждую неделю. Но вскоре Паша, пошедший на обгон на скользкой трассе, улетел в кювет – сам чудом остался цел и невредим, но его «опель» застрял в сервисе надолго.

Тогда они и попросили ДН свозить их в Каменск.

День был блеклый, пыльный, с прошлогодней лиственной шелухой под ногами и безо всякого намека на скорые зеленые всходы. ДН стоял за оградой и наблюдал, как будущие молодые родители выводили из двухэтажного бетонного параллелепипеда девочку лет четырех в мешковатой красной куртке и синей шапке, наползающей на глаза. Домашние дети тоже иногда носят одежду не по размеру, доставшуюся от старших братьев и сестер, но выглядят иначе. Не так, как ребенок из казенного дома.

На самом деле Василисе на тот момент уже исполнилось пять лет. Имя ей дали нянечки в роддоме, где ее оставила несовершеннолетняя мамаша, случайно оплодотворенная сверстником. Вася появилась на свет относительно здоровой – ее юные родители не успели сильно отравить свои организмы алкоголем, никотином и прочими токсинами. Но по росту и весу она от одногодок сильно отставала.

Паша с Дашей, держа Васю за ручки с двух сторон, хотели было приподнять ее и перемахнуть через лужу, но она почему-то испугалась и немо заплакала крупными, застревавшими в длинных и густых ресницах слезами. ДН уже был рядом, он подхватил ее и прижал к себе, застигнутый врасплох внезапной нежностью к этой крохе.

Нежностью, ощущаемой как боль.

Мокрая щечка, коснувшаяся его губ, была не соленой, а горьковатой.

– Ты почему плачешь, малышка? – бессмысленно спросил ДН, и его прожгло необъяснимое чувство вины.

Василиса не ответила, только сглотнула слезы. Даша вручила ей подарок – куколку-дюймовочку. Та молча спрятала ее в карман.

Потом они осторожно посадили Васю на качели, слегка толкнули, но девочка снова испугалась, замотала головкой на тонкой шейке-стебельке.

В тот первый раз она вообще почти не говорила. Только н-н-н, что означало «нет». Слова Вася коверкала, не выговаривала р, л и ш и слоги глотала целиком, как слезы. Ничего удивительного: в казенном доме особо разговаривать с ней было некому и некогда.

Через полчаса ДН снова стоял поодаль и наблюдал, как Васю возвращают в серый параллелепипед. Открылась и закрылась дверь, и через пять минут оттуда вышли Паша с Дашей.

Дмитрий

… Когда отец, бравший маленького Митю к себе на выходные, приводил его обратно, мама встречала их во дворе у чугунной ограды. В те времена калитка всегда была открыта, и мог войти любой. Но мама не хотела, чтобы отец заходил во двор, тем более поднимался в квартиру. ДН, не вспоминавший эти эпизоды много лет, сейчас увидел дымный ретро-кадр: отец стоит за оградой, а мама ведет Митю к подъезду, излишне цепко взяв его за руку – сын по праву принадлежит ей и только ей.

Израильский царь Соломон, мудро разрешивший спор двух женщин о младенце, предложив разрубить его пополам, Митиной матери мог сына и не отдать. В том древнем случае истинная мать от своего ребенка отказалась в пользу обманщицы, лишь бы ее сын остался жив. А Митина родительница изо всех сил пыталась оторвать его от отца. Он, конечно, не чувствовал себя разрубленным пополам. Но явно раздваивался. Один Митя оглядывался, прежде чем его заведут внутрь, и видел, как отец неловко, неуверенно или виновато, машет ему рукой из-за решетки – гулких прутьев ограды. Другой Митя шел как на веревочке за матерью, не оборачиваясь и опустив голову. Готовясь встретить непримиримый взгляд деда, уже открывшего им дверь и стоявшего на пороге огромной сумрачной квартиры, закниженной от пола до потолка. Дед-академик не давал себе труда скрывать, что он категорически против воскресных встреч внука с этим легковесным человечишкой, женившимся на его дочери, как он считал, чтобы не ехать по распределению в тьмутаракань, а может, чтобы отхватить у них жилплощадь.

Отец действительно был человеком легким, никого ничем не грузил, в том числе и себя. И эта его легкость, конечно, создавала трудности для других, особенно для близких. Митя однажды был свидетелем серьезной ссоры родителей – кто-то доложил матери, что ее муж проводит время в обществе очередной прекрасной дамы. Отец пытался обратить все в шутку, а мать запустила в него папкой со своей кандидатской диссертацией. Тот ловко поймал ее на лету, но несколько страниц рассыпались по полу. Он подобрал их и вручил жене с умильной улыбкой, как если бы преподносил букет роз. А та отчаянно рыдала.

Дед опасался, что из его внука, как и из легкомысленного зятя, не выйдет толку. Но он ошибся на Митин счет. Первую серьезную работу ДН опубликовал в девятнадцать, доктором стал в двадцать восемь, академиком – в сорок девять, и одна из доказанных им теорем получила его имя – теорема Брусянского. Сам он никогда не охотился за высокими званиями. И академиком его избрали исключительно благодаря старшему коллеге, его глубокоуважаемому Учителю, каким-то чудом сочетавшему математический и административный таланты и имевшему обширные связи в академических кругах.