— Я спросил – откуда? — скрестив на груди руки, повторяет Тимур. И злость рвет легкие, пропитывает каждое слово. Заставляет Кирилла напрячься и вытянуться едва ли не по стойке смирно.

— Купила. Выскользнула из дома…

Тимур сперва решил, что ослышался. Что значит, выскользнула? Сама? Он и спрашивает, а Кирилл лишь кивает в ответ. И тут же докладывает, что ребята уже выхватили по первое число.

— Кирилл, твою мать, ты хоть соображаешь, что могло случиться?! — рявкает так, что Погодин отступает на шаг.

— Да я, блядь, ее ни на минуту из виду не выпускал! — тоже орет. — Дура малолетняя, — выдыхает зло. — Ты бы лучше ее просветил, в чем дело. А не на меня собак срываешь.

— Не понял, — Тимур смотрит озадаченно. — Ты же сказал, что она ускользнула от твоих ребят.

— Но не от меня, — хмыкает Погодин. — Но все равно, ненадолго я ее потерял, извини. А когда увидел, как она в автобус садится, — сжимает кулаки, но тут же берет себя в руки. Выдыхает.

И Тимур вместе с ним. Значит, музыки ей захотелось. Ладно.

— И давно?

Кирилл смотрит на часы.

— Музыка весь вечер играет. А Ася ужин приготовила. Фотографии рассматривала. Теперь вот танцует.

— Ничего подозрительного не заметил? — четко, холодно и профессионально. — Слежка? Знакомства?

Кирилл отвечает так же профессионально. И когда Тимур расслабляется, поняв, что все в порядке и ничего не случилось, отпускает Кирилла.

Но злость на Русалку никуда не девается, клубится под кожей, искрит и бьет по вискам, ища выход. Поиграть решила, идиотка. Просил же быть осторожной и никуда не выходить, не предупредив Кирилла. А она… Ну что ж, сама напросилась.

Тимур возвращается в дом.

Прислушивается, пытаясь унять клокочущее внутри бешенство. Как представил, что с ней могло произойти из-за ее глупой выходки, думал, убьет Погодина на месте. Или ее.

А сейчас тормозит у лестницы, потому что музыка до одури знакома и когда-то была любимой.

Перелив женского голоса, незабываемый ритм барабанов и мелодия флейты всколыхнули воспоминания.

…Белое платье кружит над полом, делая невесту похожей на птицу. Шаг, поворот, рука партнера на талии и счастливый смех. Оглушающий, выжигающий душу. Тогда Тимур думал, что сдохнет от выламывающей боли или же от количества влитой в себя водки. Он так и не вошел в зал, не поздравил лучшего друга и бывшую невесту, а стоял в дверях, наблюдая за их свадебным вальсом. Пытаясь принять, что Инга теперь не с ним. И эта музыка. Фолк. Ее любимая песня. Их песня. Она украла у него все: сердце, любовь, себя и даже песню. Он не помнил, как ушел из ресторана. Только слившиеся в одну полосу огни фонарей и машинных фар. И ночь в КПЗ. А утром он выбросил из дома магнитофон, все кассеты и выпал из гражданской жизни на целых два года…

Тимур упирается ладонью в стену.

— Твою мать… — цедит сквозь зубы.

С того утра в его доме не звучала музыка. Алекс говорил, что это бред – ненавидеть музыку. А Крутов ненавидел. Особенно фолк. Особенно эту песню, влезшую в самую душу, нарушающую тишину этой ночи.

Он был уверен, что давно похоронил эти воспоминания, сохранив дружбу. Оказалось, хватило всего одной песни, чтобы вытянуть из него дерьмо прошлого. Хватило одной девчонки.

— Стася! – взревел он, двинув в сторону ее спальни.

Мало ей того, что подставила себя сегодня. Так она еще и в его прошлое снова влезла. Так лихо пробралась под самую кожу, что становится так хреново, как не было с того самого дня свадьбы его невесты.

Музыка нарастает, заглушает его злость и ее имя. Он готов был придушить эту девчонку, но совершенно не был готов увидеть ее такой.

Она кружит по спальне в одном нижнем белье. Гибкая, словно кошка, перетекает в каждое движение. Выгибается и скользит по комнате. Цветные блики ночника переливаются в шелке ее белья, рассыпаются по телу, и она играет с ними, ловя ладошками. Смеется, поднимая волосы и бросая их на спину рыжими волнами. Она сама словно музыка: завораживающая, рождающаяся нежностью мелодии флейты.

Тимур не замечает, как она оказывается рядом, берет его за руку, переплетая пальцы, и увлекает за собой. Злость стирается невыносимой нежностью. Он забыл, как танцевать – Русалка напоминает. Шаг, поворот, так близко, что трудно дышать. Ее запах, шелк волос, легкое касание.

Она ведет, играет с ним, раскрывается. Никого откровенней Русалки в этом танце он не встречал в жизни. Живая, настоящая и такая ранимая. Дерзкая, смелая, но такая чувственная. Он перехватывает инициативу, когда она снова крутанулась к нему. Прижимает к себе, вдыхает терпкий аромат ее кожи и закруживает совсем в другом ритме. Смотря ей в глаза, совсем близко, дыша в унисон. И в эти минуты у них на двоих одно дыхание, один ритм, одна жизнь. Такая яркая и красочная, связавшая их этим танцем.

На последних аккордах Тимур подмигивает ей и тянет за руку. Они падают на кровать, тяжело дыша.

— Спасибо, — шепчет Тимур, улыбаясь. И чувствует себя непозволительно счастливым. И это чувство накрывает с головой, как стихийное бедствие. Русалка – его стихийное бедствие. Непокорная, упрямая и такая красивая сейчас.

— Ты здорово танцуешь, — Русалка переворачивается на бок, подперев ладонью щеку. — Где научился?

— Я в школе танцами занимался.

— Ты? — ахает, не веря. — А Алекс рассказывал, что ты был задирой и хулиганом в школе.