Вторая, пожалуй, не менее, а и еще более важная, чем революция в укреплении Советской власти, и очень прочная мифологема – опора советской идеологии – Великая Отечественная война. Здесь и навязывать-то никому ничего было не нужно. Всенародную трагедию, унесшую миллионы жизней и не меньше – искалечившую, десятилетиями помнили, по сути, в каждой нормальной советской семье. А в некоторых семьях, например в нашей, старшие фактически культивировали в потомках память о войне. И – правильно делали. Никакого насилия и навязывания, при этом, не было. Это происходило естественно, само собой, как нормальная реакция на общенародную трагедию, на то, что у многих из поколения семидесятых не было дедов, отцов, других родственников, на рассказы бабушек и мам о бомбежках, голоде, наконец, об оккупации. Но нормальные семьи пропагандировали память о войне, разумеется, куда лучше, талантливее и уж точно – более искренне, честнее, нежели советская школа, комсомол, партия и вообще – государство. Хотя, справедливости ради, что касается школы, то и там все, естественно, зависело от конкретных педагогов.

В таком отношении к войне, к Победе, к павшим огромную роль тоже сыграли оттепельные шестидесятые, сформированные воевавшими или, по крайней мере теми, кто вживую видел, пережил войну хотя бы ребенком, подростком. Именно тогда – в шестидесятые появлялись, действительно талантливые, сильные, убедительные, человечные книги, фильмы и пьесы о войне. И именно на фоне этих оттепельных работ, отлично видна трансформация, а попросту измельчение темы в семидесятые. Исключения были и здесь, и мы о них поговорим, но в массовом восприятии тема войны, явно, стала звучать слабее, преснее и попросту – фальшивее.

Анекдотов про Великую Отечественную, правда, не рассказывали. А вот смешных фольклорных баек об одном из главных известных и раскрученных после романа Фурманова и фильма братьев Васильевых, который десятилетиями показывали на каждую годовщину Октябрьской революции, официальных героев Гражданской войны – легендарном комдиве Иване Васильевиче Чапаеве было множество. А ведь – невиданное раньше дело! Кто бы в шестидесятых мог посмеиваться над героем революции? Разве уж совсем циники, которые погоды (пока!) в общей культурной атмосфере не делали. В семидесятые же байки про «Василь Иваныча» были в ходу во всех возрастных и социальных группах и хотя в той или иной степени цинично, но снижали пафос официального мифа. Впрочем, делали это, в общем-то, мягко и беззлобно, и даже довольно добродушно.

Но Великая Отечественная для большинства, в том числе и для советских интеллектуалов, по-прежнему, оставалась святой. Но поддерживать эту тему на уровне шестидесятых уже, все-таки, никак не получалось. Или получалось очень редко и, все равно – по-другому, чем прежде. Хорошо хоть те – оттепельные фильмы в семидесятые регулярно повторяли по телевизору, и во многом именно они, к счастью, формировали детей застоя. Очевидно, и иные редакторы телевиденья понимали: достойно заменить эти картины почти нечем.

В общем-то, в лучших военных фильмах шестидесятых: «Хроника пикирующего бомбардировщика» (Наум Бирман, 1967 г.), «На войне, как на войне» (Виктор Трегубович, 1968 г.) и даже в «Живых и мертвых» (Александр Столпер, по роману Константина Симонова, 1964 г.) не было чего-то особенного, кинематографически выдающегося. С точки зрения искусства кино, изобразительной силы они были, все-таки, послабее, чем «Летят журавли» Михаила Калатозова (1957 г.). и «Баллада о солдате» Григория Чухрая (1959 г.). Картины шестидесятых войну показывали, конечно, приукрашенной, смягченной, даже, кстати, по сравнению с литературными первоисточниками. В этом смысле очень характерен прекрасный фильм Виктора Трегубовича «На войне, как на войне». Картина – сильная, правдивая, с прекрасной игрой прекрасных актеров. Но в одноименной повести фронтовика Виктора Курочкина все куда грубее, грязнее, холоднее, страшнее. Важно, даже то, что действие повести происходит зимой. Экипаж-то ночами спит под самоходкой, там хоть немного теплее. В фильме же танкисты смачно и даже весело умываются летним солнечным утром.

Но эстетика оттепели, смещение тематики к человеческим характерам, страстям и слабостям, четко определила: чего в этих фильмах не было и что появилось. А не было там, за редким исключением, штабных генералов и маршалов, сцен военных советов и совещаний у Сталина, пафосных речей перед атакой и после нее, текстов, напоминающих газетные лозунги, атак с криками «Ура!», сметающих трусливого врага с такой неумолимостью, что невольно задаешься вопросом: а с кем же мы тогда воевали четыре года?

Зато в этих лентах были живые люди с живыми, человеческими характерами. Например, с естественным человеческим страхом, как у героя «На войне, как на войне» – водителя самоходки Щербака (актер Виктор Павлов), или со столь же естественной мужской тягой к симпатичной хозяйке случайного ночлега, как у наводчика Мишки Домешека (Олег Борисов). А еще – с ликером «шасси», который из гидравлической жидкости и зачем-то завезенного машиной военторга в летную часть сладкого сиропа, в нарушении всех уставов, делают молодые, веселые, простаивающие из-за плохой погоды летчики – герои «Хроники пикирующего бомбардировщика».

Разумеется, и фильмы шестидесятых показывали войну в соответствии с устоями и канонами, с официальных партийных позиций. Этим картинам было очень далеко до горькой и страшной военной прозы Константина Воробьева и Виктора Астафьева. И, все же, в тех картинах была хотя бы частица правды, в них даже встречались несправедливые, а иногда и нечестные, а не только картинные – строгие, но мудрые и благородные офицеры. И в атаку герои этих фильмов шли без залихватского «ура», а с естественным мандражом и сосредоточенностью, а нормальный, естественный страх компенсировали часто просто бешеной, юношеской удалью. В общем, художественная правда в этих картинах – была. И, слава богу, в первую очередь именно они, повторю, формировали молодое поколение семидесятых.

Конечно, сила этих фильмов, как и книг, во многом определялась именно тем, что писали, снимали и играли все это не просто очень талантливые люди. Многие из них воевали, как и помянутый уже автор повести о самоходчиках Виктор Курочкин. Другие застали войну хотя бы детьми. Но дело не только в этом. Главное: картины эти не мерили войну гигантскими битвами, плацдармами и глубокомысленными совещаниями в генштабе, а куда более убедительными и близкими зрителям обычными, понятными, людскими судьбами и поступками: мужеством и страхом, добром и злом, наконец.