«Семнадцать мгновений весны», по сравнению с популярным сериалом шестидесятых «Щит и меч» (1968 г.) – несравненно умней, правдивей, талантливей. Но тот фильм, даже несмотря на старания отличных актеров Олега Янковского, Станислава Любшина, Аллы Демидовой и даровитого режиссера Владимира Басова, просто не смог пробиться через тяжеловесный текст Вадима Кожевникова с его штампованными, лозунгообразными диалогами и фальшивыми сюжетными ходами. «Семнадцать мгновений весны» (при том, что патронировался лично председателем КГБ Андроповым!) побуждал смотреть не те события и тех людей совсем иными глазами. А Олег Табаков и Леонид Броневой, сыгравшие генералов СС, руководителей немецкой разведки и гестапо, вообще – первые высокопоставленные нацисты в советском кино, предстающие живыми людьми, а не предельно упрощенными символами зла, а то – и просто карикатурами. В общем, «мгновения» тоже пробили заметную, обширную брешь в устоявшейся мифологии и мировоззрении семидесятых.

И, уж тем более, очень многое в этом контексте изменил фильм Алексея Германа «Двадцать дней без войны» (1976 г.) по прозе Константина Симонова. Здесь, опять же, вполне сообразно названию, не было войны в классическом, советском понимании. Зато была всеобъемлющая, вселенская война-трагедия, затронувшая не только тела, но и головы, души людей. Причем, даже если эти люди находились за тысячи километров от фронта, война приходила и туда. Это, собственно, примерно тоже самое, что написано Виктором Астафьевым в повести «Где-то гремит война». В ней мощно передано ощущение именно того, что сибирский мальчишка, находящийся в глубоком тылу, все равно живет на войне. Воюет все и вся, все люди и вещи, кажется – даже сама природа.

Невротические, если не психопатические офицеры в поезде в картине Германа – первый летчик, не способный говорить ни о чем, кроме воздушных боев, второй – офицер, потрясенный изменой жены, были совсем не похожи на приглаженных и внешне и внутренне офицеров массового советского искусства. Как, впрочем, и исхудавшие, с перевернутыми войной мозгами (у каждого по-своему) женщины и дети тылового Ташкента. «Двадцать дней без войны» долго не пускали на экраны. Вышел фильм лишь благодаря гигантским стараниям Константина Симонова, которому картина понравилась, и который имел, все-таки, авторитет в партийных верхах. Но широким экраном картина Германа, все равно, не шла, да и не способна она была вытеснить из массового, извращенного уже официальной пропагандой сознания серийную теле- и кинопродукцию той эпохи.

Для понимания психологического и культурного перелома в восприятии войны – от шестидесятых к семидесятым, особенно конечно, важен и характерен эпохальный, тонкий, умный и совсем не простой, при кажущейся на первый взгляд очевидности, фильм Андрея Смирнова «Белорусский вокзал» (1971 г.). Официально раскрученный, часто (чуть ни каждый год, а то и пару раз в год) показываемый по телевиденью (а песня на стихи Булата Окуджавы, вообще, стала одной из главных песен о войне) фильм многие понимали «в лоб» – предельно упрощенно. А ведь речь там о том, что ветераны войны, вполне благополучные, вроде бы, люди до сих пор (и навсегда!) с трудом находят себя в послевоенном – даже конца шестидесятых мире. И дело вовсе не в самодовольном прохвосте, отказавшемся помочь отвезти отравившегося газом парнишку в больницу. С прохвостом-то этим, как раз, все предельно просто – можно дать в морду. И шумный вокально-инструментальный ансамбль в кафе (снимали реальный ВИА «Камертон», кстати – один из первых подобных коллективов в СССР), конечно, чужд мужикам, только сегодня похоронившим однополчанина. Но и это – мелочь, от шума, в конце концов, можно уйти. А вот от общей атмосферы времени уже – не удастся. А потому-то что-то и происходит в душах ветеранов, в их отношении к миру и времени, явно, есть некий разлад, неопределенность, дисгармония.

Характерно, что герои фильма вовсе не демонстрируют правильных решений, по устоявшемуся принципу: мы ветераны, мы воевали, поэтому мы знаем: как! Напротив, солидные, умудренные, вроде бы, огромным опытом мужчины ведут себя довольно противоречиво и неуверенно. Вот бухгалтер Дубинский (актер Анатолий Папанов) настаивает в разговоре с безвредным, вообще-то, молодым начальником: устаревшие, дурацкие инструкции аж от 1949 года нельзя нарушать, надо официально отменить, или уж следовать им неукоснительно. Дубинский тут – престарелый матерый бюрократ? Но ведь он, и все остальные герои сами-то действуют вовсе не по инструкции! И когда лезут в подземный коллектор устранять аварию, и когда Дубинский бьет морду тому самому прохвосту, и когда абсолютно незаконно заимствуют у этого самого обормота «Москвич», чтобы отвезти потерявшего от отравления газом сознание парнишку в Склиф. В общем, бывшим солдатам совсем не просто в этом мире с его писанными и неписаными законами и правилами. Неизвестно еще – какие более тягостны! Проще всего обвинить в этом всех окружающих, но они-то – фронтовики, как раз, этого и не делают.

В известной мере «Белорусский вокзал» Смирнова подводил итог не только оттепели, но и характерному для шестидесятых светлому, доброму, честному, романтичному но, увы – подчас, все-таки, слишком упрощенному и слишком сладкому отношению к войне и к ее участникам. Что будет дальше? Какими глазами будет смотреть на эту историю появляющаяся в конце картины Валя – девочка уже семидесятых – дочь сестры милосердия Раи (актриса Нина Ургант), которая некогда латала раны этих – теперь стареющих мужчин, тогда – молодых солдат? Смогут ли они объяснить Вале то, что знают и чувствуют сами? Сможет ли она все это понять? Сегодня мы знаем: получилось не очень.

Характерно, что киношное начальство поначалу отнеслось к картине «Белорусский вокзал» настороженно. Но она очень понравилась Брежневу, которому многие фильмы показывали еще до официального выхода (такая традиция существовала еще со сталинских времен). Говорили, что Брежнев прослезился в финале, и судьба картина была решена. Даже если эта история расцвечена временем, она очень правдива – по сути. Ведь культ памяти о войне в семидесятых был, действительно, связан с Брежневым, который, в отличие, от большинства партийных деятелей из его окружения видел настоящую, а не кабинетную войну. Пусть и в погонах старшего офицера и на должности высокопоставленного политработника, но на Малой земле. А там – всем хватало.

И, все же, военное кино, за все более редкими исключениями, как правило, очень нелегко пробивающимися на широкие экраны, в семидесятые, явно мельчало. Что вполне логично, поскольку кино, как известно, еще по Ленину «важнейшее из искусств» и, действительно – массовое сознание определяет в первую очередь. Поэтому идеологи и уделяли ему всегда особенное внимание. И вот доуделялись! Тогда-то в семидесятые у части молодежи и стали появляться кривые улыбки и саркастичные шутки даже в связи с темой Великой Отечественной. В этом, правда, не было особого цинизма, неуважения к ветеранам и к павшим. Это просто была вполне естественная реакция на государственную фальшь, на халтуру, которую с широких и узких экранов нес в массы советский масскульт.