— Я бы так не сказала, — заявляю перед очевидным доказательством моего плачевного состояния.

— Ты можешь зайти в магазин, — уговаривает он меня с улыбкой. — Там стоит печка. Сможешь обсушиться и переодеться, если у тебя есть багаж.

У меня с собой практически ничего нет, кроме небольшого магнитофона и блокнота. Я оставила свой чемодан в Рок-Спрингс в ста милях отсюда. Меня отговорили ехать в эти места на арендованной машине. Говорят, что, как истинный житель Нью-Йорка, привыкший к геометрическим дорогам Большого Яблока, я бы закончила свой путь в придорожной канаве. В городе, если ты ошибёшься кварталом, то гораздо вероятнее получишь пулевое или ножевое ранение; если совершишь ошибку в этих местах, ты рискуешь упасть, перевернуться или стать медвежьей едой. Возможно, я поступила недальновидно — не взяла с собой сменную одежду, но не могла представить, что герой моей юности окатит меня тонной липкой грязи. Я обманывала себя думая, что возьму интервью, держа под контролем сердце и саму себя — подростка, заключённого в тело взрослой женщины, а затем меня проводят обратно в город.

Вместо этого оказываюсь в кошмарном состоянии, как мешок с мусором, не зная, как достичь цели, ради которой выдержала четыре часа на самолёте и два на автобусе.

А пока попробую себя высушить. Несмотря на то, что уже почти весна, воздух ещё ледяной, а когда я стучу зубами, то не могу думать. Кто-то представляет Вайоминг как пустынную землю, похожую на те, что можно увидеть в вестернах. Вместо этого оказывается, зима приходит сюда не как арендатор, которого легко выселить, и холод не пошлёшь куда подальше, когда он решает ухудшить ситуацию. Скалистые горы вдалеке полностью покрыты белым, а растущие вокруг сосны и тополя, тонкие и немного сутулые, как высокие худющие подростки, всё ещё посыпаны снегом. Бегущие вдоль улицы густые тёмные ручейки говорят о медленно наступающей оттепели, а также о слизи, в которой я испачкана и что капает с помпона.

Следую за любезным парнем в маленький магазин, возможно, единственный в этом своего рода посёлке, который больше похож на город-призрак, с маленькими домиками и немногочисленными прохожими, которых видела на улицах. Когда иду за ним, не чувствую, что сильно отличаюсь от дрожащих деревьев.

Харрисон Дьюк уехал.

Он окатил меня грязью и смылся.

Он посмотрел на меня так, словно я — достойные осуждения отбросы человечества, покрыл меня грязью и ушёл.

Вхожу в магазин, где меня окутывает приятное тепло. Моё первое впечатление — будто совершила путешествие в прошлое, в мир, населённый первопроходцами, заводчиками мустангов, лесорубами и охотниками на медведей. Грубый и дикий мир, в который поставляются товары, далеко не легкомысленные: галлоны бензина, консервы, строительные материалы, сёдла, одеяла, боеприпасы, запасные части всех видов, алкоголь, чтобы забыть о холоде и одиночестве.

Пространство маленькое, но каждый предмет идеально упорядочен. Заметно, что в крови молодого человека имеется что-то индейское и нордическое: как будто произошло идеальное слияние двух великолепных цветов на противоположных сторонах радужной оболочки.

— Наш Уэйн на самом деле не джентльмен, — говорит он после того, как предложил мне снять пальто.

— Уэйн? — инстинктивно спрашиваю я.

— Тип, который тебя так уделал, — продолжает он. — Ах, меня зовут Гуннард.

Парень принимается очищать моё слишком нью-йоркское пальто с видом, словно ничем другим в жизни и не занимался (нечто среднее между ковбоем, который чистит лошадь, и портье из элитного отеля на Манхэттене), напротив огромной угольной печи, занимающей почти целую кирпичную стену. К счастью, я одела шапку, иначе моя голова тоже была б испачкана жижей. Снимаю шапку и с ужасом её разглядываю. Я не осмеливаюсь посмотреть в зеркало: одно дело не являться поклонницей идеального макияжа и совершенно другое — увидеть себя со щеками, вымазанными чем-то похожим на коровий помёт.

— Меня зовут Леонора, — отвечаю я. — И Уэйн... да... он странный парень.

Естественно, он назвался вымышленным именем: если ты убегаешь, ты бежишь от всего.

— Ты его знаешь? — с любопытством спрашивает Гуннард.

— Да, с той поры, когда была маленькой девочкой, — заявляю я без вранья.

— Он твой родственник?

— Что-то в этом роде.

— Я не думаю, что ему доставило удовольствие снова тебя увидеть. Это... — обводя всю мою фигуру, он указывает на грязь, которая высыхает на ботинках, на лице, которое я не вижу, но чувствую под пальцами, как свежую глиняную маску. — Не думаю, что это произошло случайно. Ублюдок обрызгал тебя нарочно. Могу я предложить тебе что-нибудь горячее?

Задумываюсь только на мгновение.

— Здесь можно где-нибудь арендовать автомобиль?

— Настоящего проката автомобилей нет. Кому это будет нужно? На грубый подсчёт здесь около двухсот жителей. И потом, если плохо знаешь местные дороги, лучше не рисковать. Но я могу отвезти тебя обратно в Рок-Спрингс.

— И в дом... Уэйна?

У Гуннарда появилось странное выражение, которое в сочетании с его необычной шайенской и слегка норвежской внешностью отражало набор эмоций, которые обычно не встречаются одновременно. Веселье и страх?

— Ммм... Я не советую тебе это делать, Леонора. Он очень одинокий тип. Довольно охреневший, если позволишь такое выражение. Из тех, кто стреляет в тебя для протокола. Возможно, ты помнишь его компанейским человеком, но я тебе гарантирую – он стал грёбанным ублюдком. И потом, самая короткая до него дорога довольно неудобная. Можно сказать, что она идеально подходит для тех, кто не хочет, чтобы мир копался у них в делах. Когда идёт дождь, из грязи образуется река. В конечном итоге есть риск увязнуть, поскользнуться и упасть в озеро, которое не замерзло и холодное как смерть, я понятно объясняю? Не говоря уже про мост: если эту небезопасную вещь можно назвать мостом. Я действительно не советую тебе его пересекать. Иди домой и позвони ему. По крайней мере, словами он может только послать тебя в ад.

— Я должна увидеть его во чтобы то не стало. Я специально приехала из Нью-Йорка.

— Ммм, ты должна вначале всё обдумать. Подумай лучше. Уверяю тебя – это плохая идея. Если ты сможешь добраться живой, и он не выстрелит в тебя, то может скормить своим свиньям на обед.

— У него есть свиньи?

— У него есть лошади, свиньи, овцы и участок земли, где возделывает пшеницу. Всё делает сам. Конечно, за день надрывается, но пока он не вымотается, пробует измучить других. В первое время местные пытались с ним подружиться, в том числе и мои родители, но безрезультатно: горе тому, кто приблизится, он больший говнюк чем дьявол.