Шрифт:
Некоторые из приближенных были приглашены государем, другие разошлись, толкуя о происходившей сцене.
Обед начался очень весело. Начиненные гуси, индейки с чесноком, похлебки мясные, рыбные и сладкие в изобилии стояли на столе. Пенник, брага, полпиво и фряжские вина навевали радостные мысли. О болезни царевича как-то забыли, но вдруг среди общего оживления принесли мрачные вести:
– Царевичу очень плохо!
Царь Иван Васильевич поднялся с места грозный и негодующий. Он сурово взглянул на приближенных, гневаясь, что они скрывали от него истину, и с досадою сказал Ряполовскому:
– Я тебя еще утром спрашивал, а ты...
– Помилуй, государь великий князь, не смел обеспокоить твою царскую милость. Давно хворал царевич, сам ведать изволишь. То полегчает, то опять будто хуже станет...
Иван Васильевич наскоро окончил обед и пошел к сыну.
Царевич был без памяти, но, когда отец приблизился к его смертному одру, молодой человек очнулся и открыл глаза.
Возле его постели находились духовные лица, приближенные бояре, рыдающая жена и маленький сын, пытливо смотревший на всех своими бойкими, умными глазами.
– Батюшка... батюшка...
– прошептал царевич, едва шевеля пересохшими губами.
– Не жилец я на белом свете... Душит меня... давит... здесь... Хотел я тебе словечко... батюшка...
Иван сделал повелительный жест, и все придворные отошли в сторону. Елена перестала плакать и, прижимая платок к губам, тоже смотрела на мужа.
Наступила торжественная минута.
Царевич должен был высказать царю-отцу свою предсмертную просьбу, выразить мольбу, чтобы снял государь свое нелюбье и простил его вину пред ним и пред Еленою.
Отец и сын очутились лицом к лицу.
За все время болезни царевича, последовавшей за известною сценой на опушке рощи, Иван не виделся с сыном. Сначала он сильно гневался на ослушника, а затем придворные не допускали его к больному, боясь заразы.
Но сегодня, когда распространился слух о грозящей опасности, в сердце отца зазвучали могучие ноты родительской нежности.
Все наносное исчезло и даже слова Софии оказались бессильны. Ряполовский, Патрикеев и сторонники царевича торжествовали. Сторонники "гречанки" были в тревоге.
Одно слово умирающего царевича могло разрушить все их планы и раскрыть тайны.
"Что если он узнал, что Настя увезена из Москвы и томится в темнице?" - с ужасом думала София и с трепетом переглядывалась со своими пособниками. "Ах, зачем они это сделали. Зачем!"
– Батюшка... родимый... прости меня, - говорил царевич, целуя руку отца.
– Не гневайся... Покарал меня Господь... Побереги сыночка... бедный... сиротка будет... враги кругом, как змеи шипят.
– Никогда я не служил неправде, Иван! Не будет обиды ни сыну, ни жене твоей... Слово мое верно. Снял я нелюбье свое и жалую тебя по-прежнему...
– Спасибо тебе, батюшка!.. Спасибо, родимый... Еще... еще одно словечко... Смилуйся над... Настей... Невиновата она... я один... вин-о-ват...
Царевич снова лишился сознания и тяжело упал на подушки. Все засуетились возле него, и Леон начал приводить больного в чувство.
Имя Насти долетело до слуха Софии. Она поняла, какая опасность грозит ей, и решилась спасти девушку.
Когда Иван и София вышли из комнаты царевича, мучительная тревога овладела молодой женщиной.
София не знала, на какое преступление решилась преданная Ида, обожающая сына своей госпожи. Ей говорили, что Настю нужно было увезти, так как она являлась опасной, но все подробности ночной сцены оставались неизвестны для Софии.
Молодая женщина приказала позвать к себе Артемия, но его нигде не могли найти. Он исчез куда-то, и, как говорили, его видели мчащимся во весь опор на окраине города.
– Надо привезти Настю обратно к тетке, - сказала София, обращаясь к Иде.
– Зачем было делать такую глупость? Царь захочет ее простить, потребует к себе и вдруг...
– Насти нет уж там, - мрачно отвечала старуха.
– Нет?! Ну и отлично. Значит, она у тетки...
– Прости, матушка-царица, беда случилась.
– Беда? Какая? Умерла... Настя?
– Хуже!.. Выкрали девушку... Выкрали или сама сбежала, а словно в воду канула... Ни следу, ни вестей!
Эта новая неожиданная опасность произвела гнетущее впечатление на Софию.
Гордая женщина не сомневалась, что Настю спасли сторонники царевича и Елены, что, имея в руках такое орудие, они могут жестоко повредить планам противной партии.
София Фоминишна крепко стиснула руки.
– Это все твои глупые выдумки, Ида!
– с горечью вымолвила она.
– Иди, оставь меня!..