Шрифт:
Подойдя к качелям, Артемий увидел Зину и спросил ее:
– А где же Катя?
– Была да сплыла, Артемий!
– Нет, в самом деле?
– Верно тебе говорю. Нет у нас Кати больше.
– Куда же она девалась? Замуж, может, вышла?
– помолчав, добавил он, думая, какая странная судьба преследует его.
– Замуж!
– протянула Зина.
– Нет, нечиста на руку оказалась... у государыни вещи пропадать стали. На всех подозрения пали. Поглядели в сундук Кати, а там, Господи, словно у купца-складника: всякого жита по лопате!..
Конечно, Зина ни одним словом не обмолвилась, что это она сама подвела соперницу из желания удалить ее.
Как прежде, так и теперь, высокое чувство любви иногда толкает людей на низменные поступки. Зина даже гордилась своею хитрой уловкой и злорадно смотрела на Артемия.
Львов стоял, опустив голову.
– Артемий, а Артемий, скажешь ты мне правду, что я спрошу? волнуясь, обратилась Зина к молодому человеку.
– Скажу, надо быть... Нет у меня тайны на душе!
– Ты... любил Катю? По сердцу она тебе была?
– Не, Зина, не... Так она, пригожая девушка, добрая, веселая... А любить... Да разве могу я любить кого, если сердце все выболело, исстрадалось?.. Это, Зина, не вспоминай лучше!
Зина вертела в руках платок. Она была крайне смущена.
– Неужели ты все еще не забыл ее... изменницу?
– прошептала она.
– На диво твое сердце, если так... Не могла бы я любить того, кто изменил мне... клятвы забыл... насмеялся надо мною...
– Эх, Зина, не ведаешь ты, что не Любушка виновата. Много я об этом думал, много ночей не спал, пока в монастыре находился. Не к Любушке злоба моя, не к ней... Что ваша девичья да бабья воля! Показался молодец: начал под окнами на коне-игруне ездить да через старух разные подсылы делать... Отец вдовый на службе на государевой занят, а тут еще Патрикеев про меня слухи распускать стал... будто я с дворцовыми девушками голову теряю... Да, Зинушка, мил да любим близкий друг, а о далеком и сердце болеть перестает.
– Неправда! Неправда, Артемий! Далекий-то еще дороже... Чего-чего не передумаешь о милом, коли весточки долго не имеешь... Вот как ты уехавши был...
Но Львов не слушал девушку. В душе его поднялась буря негодования против Прохора Патрикеева, отнявшего у него любимую девушку. Он жаждал мести, он мечтал о ней с наслаждением и уже предвкушал ее сладостную отраву.
– Всем и все прощу я, - произнес Артемий тихим голосом с таким выражением, что Зина вздрогнула, - но Прохору никогда... Сложит он голову на плахе...
– Ой, что ты говоришь, Артемий! Бог с тобою!
– Правду говорю, Зина! Будет время, вспомянешь слова мои... Недаром прожил я в монастыре... Многое привелось узнать...
К беседующим подошел Поярок, приятель Артемия, и Зина отошла. Она остановилась в стороне, но не спускала глаз с любимого человека, любуясь его красотой и ощущая готовность жизни не пожалеть ради его счастья.
– Слышал?
– шепнул Поярок, молодцеватый юноша, обращаясь к Львову. Решил царь... Венчать Дмитрия будет...
– Быть не может! Верно ли известие?
– Митрополиту сам сказал...
– А София знает?
– Нет еще. Наши волнуются... ропщут...
– Еще бы! Не допустим мы... Сегодня надо посоветоваться и действовать... Знаешь ли, Поярок, у меня такие вести есть, что и Елена, и сын ее, и друзья их - все в темнице сидеть будут...
– Молчи, Артемий! Эка голова шальная! Погубить всех нешто хочешь?.. Услышат, беда...
Львов усмехнулся.
– Не боюсь я, брат, ничего и никого! Много дела я на себя принял, и, пока не справлю его, смерти моей не бывать!
– Не про смерть и толкую. Ты нам нужен... Без тебя как в лесу будем, дружище. Коновод ты наш... Смотри, никак наш царевич идет?
– Он и есть. Погляди-ка, и Дмитрий тут... Дядя и племянник, а словно враги заклятые друг против друга...
Василий, стройный юноша с черными глазами и русыми кудрями, спадавшими на плечи, стоял, прислонившись к дереву, неуверенный, с тихой грустью в глазах.
Его именем составлялся заговор и вербовались сторонники, а он не знал ничего и не подозревал, какие замыслы вынашивают гордая София и ее союзники.
Юноше было только обидно, что за последние годы к нему стали относиться пренебрежительно, что даже отец, некогда любивший и нежно ласкавший его, круто изменился. Все симпатии были на стороне Дмитрия, принимавшего общее поклонение как нечто законное и не упускавшего случая оскорбить Василия.
Вот и сейчас - Василий хотел качаться на качелях, а Дмитрий пришел и приказал ему уступить, да, приказал...
– Уйди прочь, - сказал он сурово.
– Я хочу качаться!
В доме отца своего и матери он чувствовал себя чужим... Его могли обижать, относились непочтительно.