Шрифт:
У него проблемы, и я не хочу добавлять еще головной боли своим упрямством, поэтому только киваю.
— Придешь, решим.
У него даже лицо вытягивается, настолько эта моя реакция нетипична для него.
Мне смешно.
— Ну ладно… Может, здесь останешься? Подождёшь меня? Отпуск тебе продлят.
А вот это называется, «дай палец, откусит руку». В этом весь Сухой.
— Нет. Я к себе.
Он морщится. Но не настаивает. Обнимает, целует так, что в животе опять все горячо становится, проводит сожалеюще пальцем по припухшим губам. И выходит прочь.
А я вздыхаю и собираюсь домой.
И потом две недели только переписываюсь и перезваниваюсь с ним.
Каждый вечер.
Мы словно влюбленные ведем горячую переписку. Как будто пытаемся наверстать то, что недополучили за все эти годы.
И мне смешно и радостно одновременно. И жизнь смыслом наполнена.
И вот теперь, после такой догадки о причинах моего плохого самочувствия, меня буквально в дрожь бросает. И живот скручивает. И это не радость. Нет.
Это страх.
Я боюсь.
До жути. До тошноты боюсь.
Повторения.
38. Сейчас
Ты меня прощаешь? Я тебя прощаю.
Ничего не надо. И взамен, и так…
Только взгляд тревожит. Жжет и выдирает
Сердце под волною всех твоих атак.
Я тебя прощаю.
Я тебе желаю
Много света, мира и тепла вокруг.
Руки, губы, голос, трепет собираю,
И свою свободу — ставлю все на круг.
Кто возьмет? Послушай,
Кто меня захочет?
Кто посмотрит нервно
На твои звонки?
Я пишу не буквы — раны.
Прямо в душу.
Как воспоминанья, что еще близки.
Я запомню небо. И окно пустое.
И слова: «Не бойся, я всегда с тобой».
Я тебя прощаю за свое тупое
Пошлое желанье — быть твоей судьбой.
М. Зайцева.
Сейчас.
Это происходит как-то очень быстро.
Я не успеваю даже сообразить, только моргаю испуганно.
Мы выходим из аэропорта.
Машина почему-то задерживается, но Олег спокоен.
И доволен.
Я радостно удивлена, что он встретил меня с самолета, хотя и чуть-чуть расстроена, что испорчен сюрприз.
Вася, чтоб его!
Конечно, Олег узнал, что я прилетаю, еще раньше, чем я успела из дома выехать!
Я не знаю, почему я так поступила, почему не захотела сказать ему все по телефону.
Показалось как-то неправильно.
Надо в глаза.
Мне надо.
Просто, чтоб до конца, до самого донышка осознать, что теперь все будет по-другому. И, наконец, закрыть гештальт двадцатилетней давности.
Оставить позади смешную и наивную Ольку, что еще незримо присутствует в моей жизни, не пуская идти дальше.
А мне есть теперь, куда дальше.
Очень даже есть.
И надо это просто пережить. Надо прочувствовать.
К тому же меня неожиданно начинает тяготить Питер.
Он, словно старый приятель, знавший тебя с горшка детского сада, видящий тебя насквозь. Во всех твоих проявлениях, и хороших, и плохих. Он будит воспоминания, тянет назад. Не зря же нам порой так тяжело общаться с бывшими одноклассниками, бывшими друзьями детства? Не зря же хочется просто прервать разговор, уйти. Чувствуешь, что так будет лучше, сохраннее для тебя новой. И не можешь. Гребанная интеллигентность, фантомная память о совместном прошлом…
Я, после посещения Машки и стопроцентного подтверждения своей беременности, сдачи всех анализов и прочего, вышла из медицинского центра, вдохнула стылый мокрый воздух.
И поняла, что не могу.
Не хочу.
Некомфортно.
Надо уходить от разговора.
От понимающих, помнящих твое горе, твою боль, твою тоску глаз — грязных пустых окон. От шепота влажного ветра с Невы. От горечи слез дождя на лице.
Нет.
У меня не будет больше так!
Не будет!
Я собралась, заказала эконом до Москвы.
И в тот же день выехала.
Правда, в аэропорту меня нашел Вася и настойчиво проводил в вип-зал, а потом и в первый класс.
Ну кто бы сомневался!
Я не сопротивлялась. Пусть. Я теперь не одна. Комфорт нужен.
Мне ужасно, просто ужасно хотелось побыстрее попасть в Москву, побыстрее увидеть Олега.
Конечно, у него море важных дел, он даже по телефону со мной каждый вечер разговаривал, неимоверно усталый… Но что-то мне подсказывало, что его моя новость взбодрит.
О том, что возможна другая реакция, кроме радости, я не думала.