Мой брат, который начал играться с мячом, как только получил свой подарок, после моих слов уронил его и мешкал подбирать.

– А где вы столько времени были, Дода6? Почему так долго не приезжали? – сменил тему мой брат.

– Я был на важной конференции в Москве, – улыбался дедушка. Он не стал допрашивать моего брата, но я точно знала, что ничто не могло ускользнуть от его внимания.

Они ещё долго обсуждали различные научные открытия и исследования, освещённые на мероприятии. Я не имела ни малейшего понятия, о чем шла речь, и удивлялась, как за три года в школе мой брат научился уверенно поддерживать разговор на такие сложные темы. Я молча проводила свой собственный эксперимент – давила пальцем в щеку дедушки, следила за тем, как она деформируется и как медленно, в отличие от моей щеки, приобретает прежнюю форму.

По воскресениям отец вставал очень поздно, но поскольку он не появлялся слишком долго, я поняла, что он позавтракал на кухне. Через некоторое время он вышел во двор и прямиком направился к выходу. Мой дедушка громко с ним поздоровался, в ответ отец коротко кивнул ему и вышел на улицу, так и не произнеся ни слова. Близился полдень, и с каждой минутой жара становилось всё более невыносимой. Я удивлялась тому, как мой отец, никогда не покидавший наш относительно прохладный двор на выходных в такое время, настолько стремился избегать дедушку, что предпочитал находиться в пекле, чем на одной территории с ним.

Дедушка весь день проводил с нами, лишь на некоторое время отлучаясь на молитву. Мы играли в мяч, срывали плоды тутового дерева, обливали друг друга водой. Аскаралиевы на выходных часто уезжали в город; в течение дня нас переодически звали гулять Умаровы и Юра, видимо, скучавшие втроём. Мы с братом выходили за двор лишь на пару минут, чтобы сообщить ребятам, что у нас дома гостил дедушка и мы были заняты. Я любила своих друзей, но когда приезжал дедушка, ничто на свете не могло заставить меня отлучиться от него. С нами он вёл себя, как наш ровесник, с энтузиазмом поддерживая любые наши затеи и ни разу не жалуясь на усталость. Я не могла представить больше ни одного взрослого, который с такой лёгкостью мог бы забыть о том, что он взрослый.

Солнце скрылось за горизонт, и дедушка зашёл в дом, чтобы совершить очередную молитву. Как раз в это время вернулся домой отец в сопровождении своих приятелей по работе. Я не испытывала к ним неприязни – наоборот, поскольку они пользовались уважением отца, мне подсознательно хотелось им нравиться. Брат же рядом со взрослыми, особенно друзьями родителей, становился тихим, замкнутым. Мы поздоровались с ними, и я тут же начала рассказывать последние выученные стихотворения. После моего выступления мужчины посмотрели на моего брата, ожидая, как бы он мог их поразвлечь, но мой брат лишь пробубнил про себя, что не знает стихи, на что один из друзей отца небрежно потрепал его по щеке.

Вышел мой мой дедушка и радушно поздоровался с каждым гостем. По выражению лица моего отца можно было понять, что он надеялся, что не застанет дедушку дома.

– Иди, скажи матери, пусть вынесет еду, – грубо сказал он моему брату.

После того, как мы помогли накрыть на топчане, мы с братом чуть поодаль переминались с ноги на ногу, не понимая, чем бы себя занять. Нам не хотелось отходить от дедушки, зная, что он скоро уедет и, вероятно, опять надолго. Дедушка сидел на топчане с мужчинами и любезно поддерживал разговор, хотя я чувствовала, что ему не было интересно. Время от времени он обращался к нашему отцу, говоря что-то на хорезмском диалекте, что, я знала, раздражало отца, не любившего рассказывать о том, откуда он был родом. Вскоре дедушка, извиняясь, встал и направился к нам. Я успела уловить на лицах мужчин недоумение по поводу того, что дедушка предпочёл их общество нам, детям, которые должны сами себя развлекать и появляться на глазах взрослых как можно меньше. Наверное, каждый из них окрестил моего дедушку чудаком, но его это совершенно не волновало: он разглядывал с нами, как раскрылись политые цветы и аккуратно стряхивал лишние капли с лепестков.

– Сейчас и на улице уже прохладно, прогуляемся?

Мы радостно кивнули. Дедушка взял меня за одну руку, мой брат – за другую, и мы медленно шли втроём к концу улицы. Было многолюдно, но мне не было бы страшно, даже если бы русалки выглядывали из арыка и что-то кричали. Меня переполняло чувство полной защищенности и непоколебимого спокойствия. Я была уверена, что находясь между дедушкой и братом, никакие чудовища, хулиганы, недоброжелательные люди, никакое зло мира не могло подступиться ко мне.

– Дорогой ишан-бобо, ассаламу алейкум, как ваше здоровье? – лучезарно улыбаясь, затараторил шедший навстречу нам Аббос-тога. Среди детей он был неоднозначной личностью, поскольку один день угощал всех яблоками, я на следующий – швырял тапками за излишний шум. Ходили легенды, что он специально ложился спать на кушетке в прихожей, а не в своей спальне, чтобы тут же отчитывать детей, которые играют, по его мнению, слишком поздно. Он жил на параллельной улице, которая была гораздо просторнее нашей, но играть там было проблематично именно благодаря Аббос-тога.

Уделив достаточно внимания Аббос-тога, который был готов стоять и общаться с дедушкой хоть до глубокой ночи, мы продолжили путь.

– Почему Аббос-тога называет вас ишаном? Что это значит? – спросил мой брат.

– Это значит, что я потомок пророка.

– То есть, мы тоже потомки пророка? Дада тоже ишан? – в голосе брата чувствовались нотки сомнения.

– Совершенно верно, – дедушка улыбался, – но это, естественно, не делает вас особенными. По сути, это ничего не означает, но я буду рад, если это в хоть какой-то степени послужит вам стимулом стремиться стать достойными людьми.