Сын, злобно осклабившись, схватил ее за руку выше локтя.

— Еще один вопрос! — Женщина уже почти кричала. — Как зовут твоего отца?

— Сеньора, мой отец умер много лет назад, — казалось, эти слова немного успокоили женщину.

— Как его звали? Отвечай!

— Альберто, — снова солгала Кларенс.

В глазах у нее потемнело; она была на грани паники.

— Его звали Альберто! — повторила она.

Женщина скривила губы. Несколько секунд она пристально смотрела на Кларенс, затем опустила голову, стараясь сохранить достойную мину, взмахнула рукой и взяла сына под руку.

Кларенс вздохнула с облегчением, глядя, как они направляются к выходу. Затем оперлась рукой на стол. В ее бутылке еще оставалось немного пива. Она сделала глоток. Пиво уже стало теплым, но ей было наплевать. Во рту так пересохло, что сейчас ее устроил бы даже горячий бульон.

Инико хмуро смотрел на нее, скрестив руки на груди.

— Где остальные? — спросила она.

— Уже ушли.

— Спасибо, что подождал меня.

— Я рад был тебя подождать.

Никто из них не двинулся с места.

— Итак, насколько я понимаю, — произнес наконец Инико, приглаживая пальцем бровь, — ты родом не из Пасолобино. Твоего отца звали вовсе не Хакобо, да к тому же он еще и умер. Так кто же ты такая? Шпионка-факелоносец?

Она слабо улыбнулась.

«Она самая и есть, — подумала Кларенс. — Самая отважная на свете шпионка. Вот откопаю такое, что вам не понравится — будете тогда знать».

— Я не хотела рассказывать ей о своей жизни, — сказала она вслух. — Вы же сами говорите, что я должна быть благоразумной.

Она вышли из ресторана. Кларенс посмотрела на небо. Луна сияла, словно огромный фонарь, пробиваясь сквозь облака самых причудливых форм.

— Знаешь, Инико, здесь луна очень красивая, но какой она бывает у нас в горах, я даже описать не могу.

— А, так значит, Пасолобино все-таки существует? Ну, хоть что-то...

Кларенс слегка похлопала его по плечу. В конце концов она решила, что у Инико все же есть чувство юмора. Это стало для нее настоящим открытием.

— А как вышло, что меня ждал ты, а не Лаха? — спросила она.

По правде сказать, на самом деле ей хотелось спросить совсем другое: «Как вышло, что Мелания тебя отпустила?»

— Я хотел бы кое-что тебе предложить.

О чем он говорит?

Время словно остановилось, и осталось лишь одно слово: Урека.

Ну как можно упустить такую возможность? Тем более сейчас, когда она уже почти потеряла надежду.

Преподаватели университета, с которыми она познакомилась в первую неделю своего пребывания, солгав им, будто собирает фольклорный материал для последующего анализа, оказались очень заняты. Что же касается разгадки семейной тайны, то после невинных и случайных расспросов, разбавленных бесконечными изменениями, она выявила нескольких мулатов немногим старше нее, с которыми с интересом пообщалась. Но никого из них не звали Фернандо, а их детские воспоминания колониальных времен не имели никакого отношения к Сампаке.

Несколько раз она сталкивалась с людьми, которые категорически не желали отвечать на ее вопросы, твердя лишь одно: «Отвяжись!» Или: «Я не желаю с тобой разговаривать!». Надо ли говорить, что эти оскорбительные слова произносились еще более оскорбительным тоном. И это при том, что она предъявляла документ, подтверждающий, что ее работа одобрена университетом.

Она рассеянно любовалась спокойными водами моря. Они с Лахой сидели на открытой террасе отеля «Залив» с белыми столиками и стульями, откуда открывался вид на огромный корабль, стоявший на якоре буквально в нескольких метрах. Несколько дней назад Лаха перевез ее в свой отель. Теперь они ждали Инико, который почему-то опаздывал.

«Что-то он на это скажет?» — снова подумала она.

— Судя по всему, — заметил Лаха в своей обычной манере, помешивая ложечкой кофе, — ты очень нравишься моему брату. И, видимо, у него это серьезно. Обычно его в такую поездку за уши не вытащишь.

Кларенс невольно покраснела, польщенная этим утверждением.

— Как странно, — заметила она. — Родные братья, а прожили такую разную жизнь...

— Я всегда говорю, что Инико родился слишком рано, — сказал Лаха. — Те шесть лет, что нас разделяют, были самыми жестокими в истории острова. Его еще коснулся закон, который обязывал всех, достигших пятнадцати лет, работать на государственных плантациях, после того как с острова выгнали рабочих-нигерийцев.

Лаха вдруг прервался и посмотрел на нее, явно удивленный тем, как внимательно она слушает.

— Полагаю, Инико все это тебе уже рассказал.

На самом деле, Инико много рассказывал об истории Гвинеи последних десятилетий; Кларенс о ней кое-что знала, но, очевидно, далеко не во всех подробностях, известных человеку, жившему в стране.

После того как в 1968 году была объявлена независимость, страна пережила худшие одиннадцать лет за всю историю. Тогда к власти пришел Масиас — жестокий диктатор, чьи действия привели к тому, что Гвинея превратилась в настоящий африканский Аушвиц.