— Сейчас — да, — ответила Кларенс. — А несколько лет назад долина была совершенно пустынна. Люди разъехались и жили в городе. Работы не было, один холод и коровы. Но теперь все по-другому. Теперь там поселилось много народу, вернулся кое-кто из старожилов, и условия жизни стали намного лучше.

— Вот видишь, Инико? — Лаха повернулся к брату. — Оказывается, прогресс — не так уж и плохо.

Инико немного помолчал, помешивая кофе ложкой.

— Думаю, на этот счет лучше спросить местных жителей, — сказал он наконец.

— А кто же тогда, по-твоему, я? — Кларенс почувствовала себя оскорбленной.

— Для Инико ты — примерно то же, что и я, — саркастически заметил Лаха. — Ты принадлежишь к банде завоевателей.

— Самое нелепое упрощение! — возмутилась она, и ее щеки жарко вспыхнули.

Она потянулась через стол к Инико, чтобы привлечь его внимание, похлопав по руке, и слегка повысила голос: — Очень легко делать выводы, не удосужившись даже разобраться в ситуации. Ты же ничего обо мне не знаешь!

— Ну, я достаточно тебя знаю, — усмехнулся он.

— Это ты так думаешь! Если мой отец был колонистом, как многие другие, это не значит, что я должна неустанно просить прощения...

Внезапно она застыла, задумавшись: а как она поступит, если вдруг окажется лицом к лицу со своим единокровным братом?

Инико покривил губы, затем посмотрел на Лаху и присвистнул.

— Должен признать, у нее есть характер...

Он произнес это примирительным тоном, но Кларенс рассердилась, что он предпочитает говорить о ней так, словно ее здесь нет. Она откинулась на спинку стула, не имея ни малейшего желания продолжать разговор. К счастью, в эту минуту с кухни вернулась Бисила с веником и совком в руках. Она казалась очень усталой. Лаха шагнул к ней, чтобы помочь, но его мать лишь покачала головой. Все четверо молчали, пока Бисила заметала на совок осколки чашки.

— Как звали твоего отца? — внезапно спросила она дрожащим голосом.

Кларенс наклонилась вперед, облокотившись о стол.

— Хакобо, — ответила она. — Его зовут Хакобо. И он еще жив.

От вопросов Бисилы снова затеплилась надежда. Имя ее отца не настолько распространенное, чтобы его можно было легко забыть. Но что это? Ей почудилось, или Бисила действительно окаменела?

Она подождала несколько секунд, прежде чем снова спросить:

— Вы его знали?

Бисила покачала головой, прерывистыми движениями вытирая стол.

— Мне жаль, но нет.

— Он приехал сюда вместе с моим дядей Килианом. Это очень редкое имя. Не думаю, что его так легко забыть.

Бисила замерла.

— Мой дядя тоже еще жив... — продолжила Кларенс.

— Мне очень жаль, — повторила Бисила угасающим голосом, — но я их не помню. — Она направилась на кухню, бормоча себе под нос: — Память, знаете ли, все больше подводит...

Лаха нахмурился.

Ненадолго воцарилось неловкое молчание, которое решил нарушить Инико, поднявшись и подав рюмки для тростникового бренди.

Кларенс закусила губу от досады. Любые ее попытки что-то разузнать о Сампаке неизменно заводили в тупик. Если даже Бисила утверждает, что не помнит ее отца, оставалось только разместить объявления в местных газетах.

Но тут она вспомнила свой поход на кладбище и решила использовать последний козырь. Дождавшись, пока Бисила вернется и снова сядет рядом, Кларенс рассказала, какое странное чувство ее охватило, когда она прочитала название Пасолобино на могильной плите в Африке.

— Хотелось бы знать, — задумчиво произнесла она, — кто приносит цветы на могилу моего деда...

Бисила сидела, опустив голову и сложив руки на коленях. Кларенс заметила, как изменилось ее лицо. Хотя, возможно, Бисила просто устала, потому что не привыкла ложиться поздно.

— Ну что ж. — Кларенс посмотрела на часы. — Большое спасибо за ужин, Бисила. И за гостеприимство. Надеюсь, мы с вами еще увидимся до моего возвращения в Испанию.

Бисила слегка кивнула, но ничего не сказала.

Лаха понял, что Кларенс собирается распрощаться с ними и вернуться в отель, но у него возникла другая идея.

— Какую музыку ты предпочитаешь, — спросил он, вставая, — африканскую или американскую?

Кларенс удивил неожиданный вопрос, но Лаха принялся раскачиваться всем телом, двигая сжатыми кулаками, и она поняла, что он предлагает пойти на дискотеку.

— Ты как, Инико? — спросил он. — Я подумываю отвести ее в наше любимое местечко.

Его брат, кажется, впервые смутился, цокнув языком. Кларенс расценила это как недовольство тем, что Лаха пригласил ее пойти с ними.

— Вряд ли кому-то понравится, если какой-то иностранке придется учить его танцевать, — уничижительно заметила Кларенс, глядя на Лаху.