Кивнув, он вполголоса продолжил рассказ:

— Мама никогда больше сюда не возвращалась, а папа ездил туда-обратно, сопровождая партии какао. Вот так, между двумя партиями, и родился мой брат. Иногда мы не виделись по два года: папа приедет, сделает маме очередного ребёнка и снова отбудет в тропики. А теперь из шести детей остались только мы трое.

Килиан поднёс палец к губам, опасаясь, как бы не услышал Антон, но тот был погружён в свои мысли. Он глядел на сына, который так изменился за годы разлуки; стал таким же высоким, но при этом более хрупким в сравнении с Хакобо, и все же превратился в настоящего мужчину. Просто не верилось, что так быстро летит время: давно ли, казалось бы, он появился на свет? И вот, спустя двадцать четыре года, Килиан вернулся на свою настоящую родину. Неудивительно, что он так стремился поскорее с ней познакомиться. Поначалу Антон был отнюдь не в восторге от решения младшего сына отправиться в африканские земли и последовать по стопам отца и брата. Ему не давало покоя, что Мариана и Каталина останутся совсем одни, и на них свалятся все заботы о доме и поместье.

Но Килиан был очень упрям и умел убеждать, и он был прав, когда все подсчитал и объявил, что лишние деньги семье не помешают. Главным образом по этой причине он решил наняться на работу, и владелец плантации подготовил все документы, чтобы Килиан приехал к январю, когда начнется подготовка к сбору урожая. У него будет достаточно времени, чтобы привыкнуть к стране и подготовиться к самым важным месяцам сбора и обжарки какао — в августе.

Целая толпа пассажиров с чемоданами направилась к другому краю пирса, давая понять, куда следует идти. Осталось еще несколько часов плавания от Баты до острова — их конечной цели.

— Думаю, корабль на Санта-Исабель уже готов к отплытию, — сообщил Хакобо, после чего повернулся к Антону. — Очень мило с вашей стороны, что вы приехали встретить нас в Бату, чтобы отвезти на остров.

— Или вы желали убедиться, что я довезу Килиана живым и здоровым? — шутливо добавил он.

Антон улыбнулся. Надо сказать, улыбался он не часто, но Хакобо знал, как этого добиться.

— Надеюсь, ты воспользовался свободными часами во время плавания, чтобы ввести брата в курс дела. Хотя, судя по твоей опухшей физиономии, боюсь, ты проводил это время в музыкальном салоне... причём, вовсе не из любви к музыке. Скорее уж из любви... кое к чему другому.

Килиан вмешался, чтобы помочь брату.

— У меня никогда ещё не было лучших учителей, чем Хакобо и Мануэль. — Тон голоса был очень серьёзен, однако улыбка давала понять, что он шутит: — Видели бы вы, как мой брат обучал меня пичи! Я уже почти умею на нем говорить!

Все четверо расхохотались. Антон был счастлив, что сыновья здесь, с ним. Их молодость и энергия помогали ему смириться с тем, что сам он, хоть и не желал в этом признаваться, начинал понемногу сдавать. Он очень гордился ими. Внешне они были очень похожи на него: оба унаследовали его зеленые глаза — характерный признак мужской линии семьи Рабальтуэ. Глаза очень необычные — издали они казались зелеными, а вблизи, если присмотреться, оказывались серыми. У обоих были широкие лбы, длинные носы с широкой переносицей, выступающие скулы и массивные челюсти, но у Хакобо подбородок имел более квадратную форму. У обоих также были густые чёрные волосы, но у Килиана они слегка отливали в рыжину.

Оба отличались высоким ростом, у обоих были широкие плечи и сильные руки — более мускулистые у старшего брата — говорившие о привычке к физической работе. Антон знал, какое впечатление производит на женщин Хакобо, но когда увидел Килиана, то понял, что тот может стать настоящей женской погибелью. Красота его черт была безупречна; своим обликом он напомнил Антону Мариану в молодости.

С другой стороны, трудно было найти двоих более непохожих друг на друга людей. Если Хакобо был легкомысленным гулякой, который тратил на развлечения все заработанное, то Килиан был необычайно ответственным, и его ответственность порой даже слишком, по мнению отца. Но Антон никогда ему об этом не говорил, поскольку предпочитал, чтобы сын имел прочную и постоянную работу, а не случайные заработки время от времени, как Хакобо с его специфическим чувством юмора.

Так или иначе, братья, казалось, хорошо понимали друг друга и превосходно дополняли; и это самое важное на чужой земле.

Во время недолгого плавания из Баты к острову Антон был непривычно разговорчив. Когда братья рассказали ему о своём плавании и непрестанной морской болезни Хакобо, Отец поведал, как во время одной из его первых поездок без Марианы с Тенерифе в Монровию корабль попал в страшный шторм.

— Вода была повсюду; чемоданы в каютах просто плавали. Ты то взлетаешь, то падаешь в бездну. Мы потеряли три дня и остались без еды. Все было раскурочено. Все уже считали нас погибшими, и в порту Санта-Исабель нас встретили как оживших покойников. — Он замолчал, задумчиво глядя на горизонт и вспоминая об этом ужасном происшествии. Затем повернулся к Хакобо, который слушал, затаив дыхание. — Тогда я единственный раз в жизни испытал страх. Да какой там страх — ужас! Опытные, бывалые мужчины плакали как дети...

Килиан тоже был удивлен.

— Надо же, а я никогда не слышал эту историю! Почему вы никогда не писали нам об этом?

— Не хотел вас беспокоить, — ответил отец, пожимая плечами. — Думаешь, ваша мать отпустила бы вас сюда, если бы знала об этой истории? А кроме того, мне казалось, было бы глупо об этом писать, и, уверяю вас, что в эти минуты мы все ужи прощались с жизнью и вспоминали о родных. Как говорит мой добрый Хосе, трудно описать страх; но если уж он в тебе поселился, ещё труднее от него избавиться.

Хакобо прижал руку к груди, радуясь, что ему не довелось пережить столь ужасных впечатлений.

— Обещаю больше никогда не жаловаться на морскую болезнь, — заявил он, — а подходить к борту лишь для того, чтобы полюбоваться дельфинами и китами, следующими за кораблем.

Килиан наблюдал за отцом. Он казался немного другим. Он обычно бывал серьёзным, и характер имел довольно суровый. Но сейчас в его рассказе о кораблекрушении ощущалась тень грусти. Или то был страх? И ещё этот жест — рука, прижатая к животу...