– Это секция фильтрационного пункта 13 «В», – пояснил Суворов. – Там сейчас буйнопомешанные находятся, те, кто плена не вынес и умом тронулся, а казнить их до нашего прихода эсэсовцы Майценеха не успели… Кстати, этот Санько работал кочегаром в крематории, трупы военнопленных сжигал, там у него с рассудком и случилась беда…

– А почему его фотографии до сих пор нет? – раздражённо потряс карточкой полковник.

– Для них должна приехать особая медицинская комиссия, она и займётся подробным оформлением документов, а наш фотограф сейчас тяжело болен… Они ведь всё равно все под замком и никуда не денутся, – сбивчиво стал оправдываться Суворов. – А мы без помощи психиатра не можем их ни допросить, ни сфотографировать, поэтому и в «Делах» на них только составленные немцами карточки… Может быть, вы, Иван Николаевич, хотите на него взглянуть? Так это ведь мигом!..

Жогов метнул взгляд на Анастасию Ильиничну и увидел, как при словах коменданта она всем телом подалась вперёд. В её глазах засветилась надежда.

– Да, Александр Михайлович, я хотел бы на него взглянуть! И желательно сейчас, немедленно!..

– Тогда прошу за мной, – пригласил Суворов высокопоставленных посетителей и, взяв связку ключей из ящика стола, направился к выходу из комендантской комнаты.

Через минуту они вошли в корпус общежития фильтрационного пункта, где содержались психически нездоровые узники бывшего концлагеря, не прошедшие проверку. В сопровождении дежурного они поднялись на второй этаж здания, в секцию, именуемую «группа 13 «В». Каждая такая секция была построена по тюремному образцу и имела множество металлических дверей, которые делили секцию на несколько частей и имели форму решётки для того, чтобы хорошо просматривалось помещение. Каждый этаж лестницы также был разделён дверями-решётками, и здесь очень чётко просматривалась немецкая тщательность, с которой архитекторы подходили к строению. Бежать из этого здания даже при всём желании не представлялось возможным, так как возле каждой дверной решётки предусматривался пост дневального.

Поднявшись на второй этаж секции, Жогов, следуя подсознательному давлению психики на сознание, отсчитывал двери-решётки и посты дневальных, которых оказалось девять. «Надо быть человеком-невидимкой, чтобы пройти мимо них, если надумаешь бежать…» – сам не зная почему, подумал он. Анастасия Ильинична заметно нервничала, и это не укрылось от его глаз. Интуиция подсказывала ему, что её ждёт разочарование. Так и случилось: увидев исхудавшего безумца с впалыми щеками и провалившимися глазами, она отшатнулась в сторону и тихо прошептала:

– Это не мой сын!

– Да, это не ваш сын, Анастасия Ильинична, – со скорбью в голосе произнёс Жогов, который сам знал его в лицо. – К большому сожалению, как я и предполагал, в списке живых фамилия была искажена штабным канцелярским писарем. Вот посмотрите сюда, – он показал личную карточку узника-безумца, которую прихватил с собой. – В фамилии Санько буквы «н» и «ь» написаны размашистым столбцом, похожим на букву «ш»… Это и ввело нас в заблуждение! По-видимому, карточку на русском и список, присланный к нам в отдел, заполнял один и тот же грамотей…

На женщину жалко было смотреть.

– Не отчаивайтесь, Анастасия Ильинична, мы не прекратим поиски, попробовал успокоить его Жогов. – Ну… возьмите себя в руки.

Мать плакала. Суворов, которому теперь стал понятен повышенный интерес к бывшему узнику прибывших командированных, молча стоял в сторонке. Дневальный по секции группы 13 «В» вопросительно смотрел на высокое начальство, не зная, закрыть палату с безумцем или дожидаться дальнейших приказаний. Возникла тяжёлая пауза.

– Не плачь, мать! – внезапно раздался громкий голос безумца из палаты. – Отыщешь ты своего сына. Я верю, что он жив!

От неожиданности все вздрогнули и посмотрели на говорившего узника. Его глаза светились ясным взором глубокого разума, и в этот момент трудно было осознавать, что он страдает психическими отклонениями. Внезапно Жогов ощутил какое-то неясное чувство, шевельнувшееся у него в душе. Он ещё раз взглянул в личную карточку безумца и прочитал: «Военноинтернированный № 7354321 из Бессарабии 14. 10. 1941 г.» «Этот безумец продержался в концлагере четыре года, а, как правило, нацисты таких сжигали сразу и заживо! – пронеслось у него в голове. – Весьма странное обстоятельство, что он сумел выжить и жив до сих пор…» Полковник ещё раз взглянул в глаза безумца и не увидел в них ничего, что бы говорило о его психической невменяемости.

– А хочешь, мать, я тебе стану вторым сыном? – донёсся его вопрос из палаты. – Даю слово: не пожалеешь!.. Мою мать расстреляли каратели, а потом заставили меня сжечь её… И теперь у меня нет матери… А мне так хотелось бы ещё побыть сыном, – с разрывающей душу скорбью закончил он после короткой паузы.

Женщина подалась назад, резко развернулась и, прикрыв лицо левой рукой, пошла прочь от палаты по длинному коридору секции.

Её лихорадило, и Жогов отправился за ней. Успокаивать Анастасию Ильиничну было бесполезно: нервное напряжение и усталость сделали своё дело, и она плакала безудержно, навзрыд. Последняя фраза узника-безумца эхом отдавалась в её ушах, и она не могла себя сдержать. Для того чтобы успокоиться, ей требовалось время, и полковник проводил её в общежитие, которое было определено Суворовым им для проживания. Там, в комнате, оставшись наедине с собой, Анастасия Ильинична полностью отдалась захлестнувшим её чувствам…

***** ***** ****

Утро следующего дня преподнесло ещё несколько сюрпризов: среди оставшихся узников Майценеха, не прошедших проверку комиссией фильтрационного пункта, оказалось около десятка женщин – многодетных матерей. Это были русские, украинки, белоруски, молдаванки и т. д. Но всех их объединяло одно: все они являлись высококвалифицированными врачами и в Майценехе помогали проводить эсэсовским хирургам опыты над военнопленными. Именно этой причиной объяснялось то обстоятельство, что все их дети остались живы. Жогов, проверяя «Личные дела» узников, не прошедших проверку, в душе надеялся на то, что среди них не окажется таких женщин, но его надеждам не суждено было сбыться. Первая же проверка по типу «красной полосы», то есть «особо опасных», показала, что ему не отмежеваться от проблемы «нулевого» приказа и ответственность за принятие дальнейших решений о судьбах детей «неблагонадёжных» матерей полностью лежит на нём. Именно во время проверки «Личных дел» он очень пожалел, что для этой работы привлёк Анастасию Ильиничну. Она после бессонной ночи выглядела не лучшим образом, хотя и старалась держаться бодро. Постигшее её разочарование в том, что она не нашла сына, очень больно ударило её по нервам, а тут ещё жестокая проблема матерей и их детей… Видно было, что она не могла отделаться от двойного чувства: с одной стороны, женщины, ставшие пособницами эсэсовских палачей, – к ним она не испытывала жалости – но с другой, – их дети, ни в чём не повинные создания, которые вряд ли, в силу своего малого возраста, вообще понимали, что происходит вокруг них…