— Это смахивает на оскорбление, — холодно произнёс граф. — Я ничего не подслушивал. Мне ваше общение с предметами интерьера абсолютно неинтересно, господин Грапар. Это была шутка. Просто шутка. Клянусь, я и представить себе не мог, что принц Панго жив…

— Принц жив?!

Все взоры тут же обратились к Элье. Грапар метнулся к двери, довольно бесцеремонно отстранил девушку здоровой рукой и выглянул в коридор.

— Ты ещё громче не могла сказать? — ядовито поинтересовался он, закрывая дверь. — Потом посмотрел на Лэрге: — Ты тоже хорош. Нужно уметь выбирать место и время для подобных разговоров.

— Так это секрет? — шёпотом спросила Элья.

— Разумеется. Секрет, за который уже не единожды расплачивались головой.

— Но он правда жив?

— Более того, — сказал Лэрге, — его, похоже, хотят сделать правителем новой Шемеи.

Элья нахмурилась и повернулась к Грапару:

— Так ты же говорил, правителем станет человек с кровью Шемейских Владык, а Панго — сын Эреста…

Грапар тяжело вздохнул.

— Он не солгал, — справедливости ради, заметил Лэрге. — Но чтобы знать это, необходимо быть в курсе родословной дворянских семей Шемеи.

— Я не в курсе, — сказала Элья. Быстро, требовательно, сразу как бы давая тем самым понять, что ей необходимо всё знать от начала до конца.

Лэрге вежливо улыбнулся:

— Но вы ведь наверняка в курсе, что Владыка отдал в жёны… Ну, или это было без согласия Владыки… — поправился он, увидев, как нахмурился Грапар. — В общем, общеизвестно, что недавно почившая королева — это сирота, которую воспитывал бывший правитель Шемеи.

— Говори ещё тише, — приказал Грапар.

— Как скажешь… Так вот, многие считают, что она была безродной. На самом же деле, она принадлежала к древнему шемейскому роду, но родители её умерли, когда девочка была совсем маленькой. Всё их богатство отошло казне, а саму девочку сердобольный Владыка, водивший дружбу с её отцом, взял к себе на воспитание. После его свержения, она стала женой Эреста и родила ему детей: трёх дочерей и одного сына, Панго. Следовательно, они являются наследниками не только короля, но и шемейской дворянки. О Панго и Инерре, полагаю, рассказывать не нужно?

Ну ещё бы. Историю о принце, влюбившегося во фрейлину своей молодой жены и сбежавшего с ней в предгорья Драконьего Хребта, знали все подданные Татарэта. Закончилось всё весьма трагически — в убежище пары проникли разбойники, ограбили дом, убили девушку (по слухам, беременную) и тяжело ранили принца. Однако Панго выжил; более того, он во всеуслышание заявил, что это было спланированное покушение, за которым стоял его отец, поклялся отомстить и стал собирать войско, чтобы двинуться на Аасту. Благодаря своей разведке, Эрест узнал об этом. Небольшой отряд, который к тому моменту удалось собрать Панго, был окружён. Принцу было обещано помилование, но он предпочёл смерть и спрыгнул с обрыва прежде, чем гвардейцам Эреста удалось его схватить.

«Теперь там, в Эйголе, они с Инеррой соединились навечно», — со слезами на глазах говорили друг другу впечатлительные придворные дамы, которых очень трогала история любви принца и фрейлины.

Кто-то больше жалел законную вдову Панго — та, говорят, очень любила своего неверного супруга, и после его смерти не снимала траура более двух лет, пока сама не скончалась от чахотки.

Эта история породила множество кривотолков, её рассказывали и пересказывали друг другу по всей стране, на разные лады, с разными подробностями. Кто-то говорил, что несчастная Инерра, на самом деле, жива, и мраморная усыпальница, которую безутешный принц заказал для упокоения своей возлюбленной, пуста. Кто-то сказал, что от этого союза остался ребёнок, которого сейчас прячут за семью замками где-то в горах. Были и те, кто утверждал, что Панго вовсе не погиб, а пошёл на хитрость, и сейчас собирает силы для борьбы с отцом…

Выходит, последние были правы?

— Давно, конечно, надо было всё рассказать… — вздохнул Грапар, которому Элья адресовала свой вопрос.

— Вот именно, — холодно заметил Лэрге.

— Но эта не та информация, которую разбалтывают направо и налево…

«Мне мог бы и сказать, — обиженно подумала Элья, садясь в кресло. — Я-то не «право-лево».

Она несколько ревниво глянула на Жерру и Мароля, спокойно, без следа удивления, слушавших разговор, но промолчала.

— Мы рискуем жизнями ради дела, — напомнил Лэрге, — и, я считаю, имеем право знать. Тем более, Жерра, Мадбир и Мароль, я полагаю в курсе?

— Жерра и Мароль, — сказал Грапар. — Мадбир наёмник… Он с нами постольку поскольку. Так что при нём — ни слова. Даже между собой. Да и вообще ни при ком. Если окажется, что у кого-то язык без костей — отрежу собственноручно.

Элью передёрнуло. Она почему-то была уверена, что Грапар не шутит. И имеет в виду всех.

— Я должен принести извинения. — Грапар угрюмо посмотрел на Лэрге. — Но и ты должен понять… чем меньше народу знают об этом, тем лучше. И да, прошу прощения за несдержанность. Однако, сам понимаешь, как только я услышал про «посадить на трон мёртвого принца Панго»… Такими вещами не шутят.

— Да… — Лэрге склонил голову. — Согласен. Я тоже приношу свои извинения. — Потом посмотрел на Грапара исподлобья. — Но сейчас уже поздно отступать. Пора всё-таки ввести нас с Эльей в курс дела.

Элья не удержалась и ласково улыбнулась ему. Она теперь была щедра на улыбки для всех — к большому неудовольствию Грапара, который, впрочем, старался это неудовольствие скрывать и даже называл её флирт «обманной тактикой». А Элье просто было хорошо, и ей казалось, что её тепла хватит на весь мир — почему бы не поделиться, хотя бы немного, хотя бы капелькой? В конце концов, никому, кроме Грапара — особенно, графу — она ничего позволять не собирается. А много ли греха в одной улыбке или в ласковом взгляде?