Мысленно радуясь, что в рассказе Карлена наступил перерыв, Элья быстро и легко подошла к буфету, чтобы достать миску и приборы, но замерла, потому что услышала голос Грапара:

— Что-то случилось?

Элья удивлённо обернулась, так и не открыв дверцу. Пауза — медленная, тяжёлая — повисла в воздухе, как гиря.

— У меня украли бумажник, — сказал Лэрге и сел на ближайший стул.

Элья обессиленно прислонилась к буфету. Руки плетьми повисли вдоль туловища, словно не свои, незнакомые, и вздумай она сейчас взять миску, непременно бы уронила.

— Так… — проговорил Грапар. Он вышел из-за стола, прошёлся по комнате с деланной неторопливостью. — И много было в бумажнике?

— Почти всё, — отозвался Лэрге.

— Так… — снова сказал Грапар. И снова прошёлся по комнате. Остановился в двух шагах от графа, изучающе вгляделся в его макушку.

Лэрге поднял голову.

— Что? — спросил он. — Думаешь, я обманываю? Пытаюсь увильнуть от выполнения своего обещания?

Эти фразы он произнёс как-то очень просто, хотя при этом как будто немного с насмешкой — в общем, совсем не похоже на себя. Где гордо вздёрнутый подбородок, почему в голосе не звенит вызов, готовность ответить на мнимое оскорбление?

— Нет, не думаю, — не сразу отозвался Грапар. — Ты помнишь, как выглядел этот тип?

Лэрге сосредоточенно сдвинул брови, припоминая.

— На две головы ниже меня, одет в чёрное, волосы тёмные, лицо худое, глаза карие, чуть навыкате, длинный нос с горбинкой…

Он замолчал. Потом, слегка смазывая эффект — все вокруг изумлённо смотрели на него, даже Грапар — неопределённо повёл плечами:

— Как-то так.

— У тебя хорошая память, — заметил Карлен. Такое это было простое, такое житейское замечание, что Элья поняла: Карлен даже не догадывается, не осознаёт, что случилось.

Лэрге знакомым движением задрал подбородок:

— Не жалуюсь.

— Но как ты это всё успел рассмотреть?

— Ну… Я хотел его задержать, мы сцепились… Он не смог убежать сразу. Я и запомнил.

— Но потом он всё-таки убежал? — уточнил Мароль.

— Иначе я бы не стал говорить, что у меня украли бумажник, — сказал Лэрге. — Этот тип вырвался и скрылся в толпе быстрее, чем я смог его догнать.

Грапар немного помолчал, вздохнул:

— Ладно… Что-нибудь придумаем.

У Эльи идея возникла сразу же. На следующий день, с самого утра — благо пока Грапар собирался с мыслями, речи о продолжении пути не шло — Элья решала не самую лёгкую задачу: необходимо было найти в городе Стамаре рояль. И рояль нашёлся. Громоздкий, с мутными лаковыми боками, некогда светлыми, он был притащен наёмниками на главную городскую площадь и водружён в самом её центре.

Люди в Стамаре будто никогда не слышали музыки и не видели танцоров, и потому смотрели на разворачивающееся на площади действо с недоверием.

Пока Мароль копался в рояле, запуская в его нутро тонкие пальцы и попеременно нажимая клавиши — видно, пытался настроить — Элья нервно топталась рядышком. Зычный голос Мадбира, возвещавший о том, что в город Стамар прибыла столичная звезда, танцевавшая для самого короля, заставлял её тревожно кусать губы. Маленькая центральная площадь провинциального городка вдруг показалась огромной, кончики пальцев на руках и ногах похолодели, в коленях появилась предательская слабость. Это не было похоже на обычный мандраж перед выступлением — это был липкий, противный страх.

Никогда прежде Элье не приходилось выступать перед равнодушными. Перед теми, кому плевать, как изящно она двигается, какая у неё растяжка, как она тянет носок и вживается в роль — главное, чтобы можно было показать пальцем, одобрительно усмехнуться, когда, например, из-под взметнувшейся юбки покажется стройная щиколотка… Им плевать на искусство, в них слишком много первобытного, ими, как животными, владеют инстинкты… И ей, Элье, лучшей танцовщице придворного театра, сейчас придётся развлекать эту толпу — в неудобном платье, в раздолбанных сапогах. Выступать на потеху неблагодарным зрителям. Которые, может, ещё и не заплатят ничего…

Зря она всё это затеяла, ох, зря…

Мароль заиграл вступление. Подвижное, громкое. Казалось, весь мир вокруг, от тёмно-серой грязи под ногами до светло-серого неба наверху, изготовился в предчувствии зрелища…

Вступление кончилось… и началось снова, потому что Элья не двигалась.

Горожане, конечно, не увидели прокола, хоть и продолжали ухмыляться. И это бесило больше всего — то, что они не понимали, но смеялись над ней.

Однако тут вдруг за неплотными рядами Элья различила движение — высокая фигура в знакомой шляпе с узкими полями прошлась по площади и остановилась в просвете. Замерла, глядя на девушку — тоже замершую.