— Я не пользуюсь этим планом, его не существовало до сегодняшнего дня.

— Ты правильно делал, потому что он не работает.

— Работает.

— Нет, Мэйсон.

— Мэйсон, — повторяет он. — Признайся себе в том, в чём я признался себе.

— Ты видишь то, что хочешь видеть.

— Ты не обманешь меня.

— Конечно, нет, ты можешь сделать это сам.

— Я довезу тебя до мотеля, Трикси.

— Я передумала.

— Передумала, потому что знаешь, что я прав.

— Я устала и хочу завершить этот бессмысленный разговор.

— Мы завершим его, когда я довезу тебя.

Выдыхаю и отпускаю чемоданы, позволяя ему выиграть, но лишь для того, чтобы получить своё. Я хочу остаться одна, желая расслабиться хоть на секунду. Чёрная полоса, в которой повязла моя жизнь — рано или поздно завершится. У всего есть конец, и это как свет в конце туннеля. Солнечные лучи пробиваются сквозь серые тучи над головой, говоря о том, что всё может поменяться в любой момент. Я не та, что сдаётся и подстраивается под обстоятельства. Это я та, кто выстраивает их, а всё остальное подстраивается под меня.

Занимаю заднее кресло, следом за мной это делает Мэйсон, но прыгнув за руль. Встречаюсь с ним взглядом в зеркале заднего вида, и едва не сдаюсь. Не понимаю, что меня притягивает к нему, и почему его компанию я предпочитаю больше той, что даёт та же Эмили. Наверно, причина кроется в том, что он не торопится рассказывать о каждой мелочи своей жизни, но одновременно с этим, я хочу их знать. Отличная женская логика. Мэйсон вовсе не тот парень, которому можно верить. Да, возможно, он говорит правду, когда утверждает то, что не рассказывает сказки, но я всё равно не доверяю ему. Такие, как он, не внушают доверия. Такие, как он, всем видом дают понять, что лучше бежать без оглядки. Я бы с удовольствием бежала, если бы не невидимые оковы, в которые заключены мои ноги.

— Знаешь, почему ты села назад?

— Удиви меня, — выдыхаю я, провожая взглядом кампус.

— Потому что боишься принять правду.

— И какую правду?

— Ту, где ты что-то чувствуешь ко мне.

— Господи, ты абсолютно невыносим, Картер.

— Мама так говорит.

— Я второй раз хочу согласиться с ней.

— Ещё она говорит так про отца. Ты точь-в-точь повторяешь её слова, — усмехается он, оставляя на мне секундный взгляд, на который я не отвечаю, но чувствую.

— Ей нужно поставить памятник.

— Я знаю, — смеётся Мэйсон, и я тлею под приятным звуком его голоса.

Ненароком смотрю в его сторону и задерживаю взгляд на темно-карих глазах, что устремлены на дорогу. Мне не нравится, совсем не нравится то, что я смотрю на него, что хочу смотреть. Из-за этого ёрзаю по кожаной обивке и стараюсь успокоить подступающую нервозность на фоне испытываемых чувств. Ежесекундно проговариваю и вбиваю мантру: «Не надо. Не делай этого». Но разве сердцу прикажешь?

И я злюсь. Злюсь на себя за то, что он прав, за то, что чувствую к нему что-то. Так не должно быть. Так не может быть. Ненавижу его за то, что он не может быть таким же, как тот урод из кафе. Желаю, чтобы он испортил мнение о себе, даже если придётся выкинуть меня на обочине, я буду так рада возненавидеть его. Я хочу найти причину и повод, чтобы ненавидеть его больше, чем симпатизировать. Он помогает мне второй раз, и это вяжет на моих руках петлю, как и на шее. Почему он делает это? Почему помогает, если редко предлагает свою помощь кому-то? Почему он появляется в моей жизни? Почему пришёл снова? Сотни «почему» в моей голове.

— У тебя есть время передумать, — нарушая тишину, говорит Мэйсон.

— Что?

— Тебе не придётся тратить деньги на мотель, если ты останешься у меня.

— Только через мой труп.

— Я не трону тебя, обещаю.

— Ты серьёзно думаешь, что слово «обещаю» может поменять чьё-то решение?

— Когда ты даёшь обещание, ты ставишь под прицел самого себя, можешь подорвать репутацию и доверие в целом. Ставишь под сомнение цену собственным словам.

— Слова — это всего лишь набор букв. Они не дают никаких гарантий. Я могу сказать всё, что захочу, но это не будет означать то, что я непременно сделаю это.

— То есть, ты врала?

— Я сейчас тебя удивлю, но каждый человек врёт, — словно совершенно неземную новость, заявляю я.

— Особенно о чувствах.

— Я не чувствую к тебе ничего, — отрицаю, цедя то, что злит и выводит больше всего.

— Я ничего не говорил о себе, но ты сразу подумала обо мне, — парирует Мэйсон, останавливая машину на парковке мотеля, неоновая вывеска которого отражается в лужах.

Вылетаю из салона и распахиваю багажник, спешно выдёргивая оттуда чемоданы. С грохотом ставлю их на асфальт, от чего они покачиваются и едва не валятся на бок. Гнев настолько будоражит кровь, а ноги отбивают ритмы по асфальту, что становится больно толи от собственной лжи, толи от того, как яро я вышагиваю вперёд. Мэйсон остаётся за спиной, я чувствую его прожигающий взгляд на спине, но не поворачиваюсь.