–– Я и вправду ничего не знаю, – искренне признался он, запивая волнение вином. – Я знаю только, что мессере Чиллино женился на Камиле и мой отец, как вы говорите: человек без души, подарил им дом и конеферму.

–– Да, подарил, – согласилась Туцци, – но после того, как он пригрозил мессере Чиллино своей юридической властью нотариуса предать его Святому судилищу за преступление над бедной девушкой!.. Камиле, в свою очередь, ваш отец пригрозил, что он ославит её, раскрыв тайну её осквернения под видом её распутства… Участь уличной потаскухи – путаны в селениях, где все друг друга знают, не слишком завидная участь для бедной девушки-контадины… Не так ли?! – иронично она скривила губы. – Чтобы ваш брат Франческо отвернулся от Камилы, ваш отец сире Антонио да Винчи поставил их перед выбором: посулил ей и мессере Чиллино небольшое состояние, если они объявят, что они любят друг друга и поженятся!.. Наверное, Пьеро, вы не будете возражать, что для них такая перспектива куда лучше, чем Святое судилище Инквизиции и пожизненная слава подворотной шлюхи?!..

–– Откуда вы всё это знаете?!.. Ах, да! – удивившись, сразу спохватился Пьеро, вспомнив, что его брат Франческо бывал у неё.

–– Я – ведьма! – усмехнулась тётушка Туцци. – Не забывайте, что все местные жители, кроме вашего отца и представителей Священной Канцелярии, приходят ко мне с такой же охотой, с какой они ходят в церковь на Рождество и в Пасхальное Воскресенье!.. И с такой же искренностью, с какой они исповедуются святым отцам, они и мне рассказывают о своих секретах!.. Пьеро, мальчик мой, ваш отец мечтает о титуле аристократа и ни за что не позволит вам жениться на бедной контадине. Его мечта – видеть вас и вашего брата Франческо женатыми, пусть даже на нищих, но на представительницах родовитых сословий: княжнах, графинях, баронессах или герцогинях… Я уверена, что вы не раз уже слышали об этом от него…

–– Да, слышал, – кивнув, сумрачно отозвался вконец раздавленный Пьеро.

На него больно было смотреть: руки у него дрожали, глаза покраснели, а лицо побледнело, став молочно-белым. Маленький Галеотто, плохо понимавший, о чём взрослые ведут разговор, взял со стола персик и протянул его Пьеро.

–– Сире Пьеро, смотрите на жизнь веселей! – улыбнулся он своей детской раскрепощённой улыбкой, которая, подобно живой воде, вернула его к жизни.

Устремив взгляд на Галеотто, Пьеро, преобразившись, закивал головой:

–– Ты прав, малыш, я слишком рано поник духом!.. Я обязательно что-нибудь придумаю! – и, помолчав, неуверенно добавил: – Если мой отец начнёт плести против меня… – его взгляд скользнул на Катарину, и он оговорился, – нас с тобой интриги, как он это проделал с Франческо и Камилой, то я уйду из его дома!

–– Милый! – вскрикнула Катарина с застывшим ужасом в глазах, понимая, какую жертву приносит её любимый ради неё; ведь, покинув родительский кров, он не получит их благословления, и, следовательно, на нём будет лежать печать родительского проклятия – самого страшного из всех после анафемы, которое, разумеется, не могло сделать жизнь влюблённых лучше…

–– Я знаю! – коротко отрезал Пьеро, не желая углубляться в философские умозаключения возможного родительского к ним отношения, тем самым предупредив дальнейшее желание Катарины развивать эту тему.

Его и так лихорадило от всего, что ему довелось услышать, и даже вино не помогало ему справиться с волнением, которого он уже выпил изрядное количество. В отличие от захмелевшей Катарины, он по-прежнему оставался трезвым. Обняв её за плечи, – она положила ему голову на грудь, – Пьеро с любопытством посмотрел на Туцци.

–– Ты меня хочешь ещё о чём-то спросить? – догадалась она.

–– Да.

–– Спрашивай.

–– Катарина сказала мне, что вы гадаете на зверя, живущего в человеке…

–– Так!

–– Тётушка Туцци, будь добра: погадай на меня… то есть на нас, – прижался Пьеро губами к щеке Катарины. – Я вас очень прошу!

Полногрудая и пышная, как сдобная булочка, Туцци ничуть не удивилась его просьбе и, только слегка улыбнувшись, простодушно молвила:

–– Как хотите! – и через мгновение поинтересовалась у Катарины: – А что это ты, моя берлингоццо, говорила о каком-то вороне и пьяном Аккаттабриге?

Катарина, разомлевшая в объятиях любимого, неохотно оторвала голову от его груди. Затуманенным от вина взором она посмотрела на тётушку, и затем её взгляд упал на камин. По её телу прошлась судорога, лицо исказилось гримасой ужаса, словно она увидела в нём мрачное видение; ничего не ответив ей, она снова спрятала лицо на груди у Пьеро.

–– Месяц назад, – за неё ответил Пьеро, – в час нашего знакомства из камина с тучей сажи вылетел чёрный ворон, – его голос стал тише, и взгляд испуганно покосился на огонь камина, словно он увидел в нём глаза чёрной птицы, готовой вновь вырваться из него. – От неожиданности я выронил из рук хрустальный бокал с вином, и он разбился… – продолжил он. – Ворон покружился над нами, как будто выбирал место, куда можно сесть, и…

–– Что «и»? – не выдерживая долгих пауз, нетерпеливо ободрила его Туцци.

–– … и он сел на осколки моего хрустального бокала… Вот они, – достал Пьеро из кармана камзола несколько осколков почерневшего хрусталя.

Выбрав один из них, Туцци стала внимательно его изучать. Другие осколки Пьеро обратно убрал в карман камзола.

–– А пьяный Аккаттабрига, – найдя в себе силы, продолжила его рассказ Катарина, – он приставал ко мне сегодня в «Боттильерии», но Пьеро задал ему и его собутыльникам такую трёпку, что они ещё долго не очухаются…